Я прекрасно понимаю, что спорить с пьяным Борисом – дело не- благодарное. Если в трезвом состоянии он плохо воспринимает критику, то сейчас тем более не стоит ничего говорить. Это его коронный номер: сначала наговорит всякой гадости на пьяную голову, а на следующий день будет извиняться, сваливая все на водку. Кстати, я сам не раз поступал так же.
– Пока, Боря, – сказал я, направляясь к выходу.
– Мне показалось, что смех был женский, неужели коза твоя звонила? – не унимается Боря.
От нахлынувшего гнева у меня закололо в спине. Я поворачиваюсь к Борису, и он сразу замечает, что попал в точку.
– Что с тобой, Мотя?
– Во-первых, не называй меня Мотя, жирный кабан. Во-вторых, для тебя она – Мила Сергеевна.
Борис побагровел. Он стоит посреди зала, вытаращив красные глаза. Я чувствую, что какая-то часть меня рвется в бой.
– Не боишься, что я тебя размажу как соплю об стену? – спросил он, сквозь зубы.
За спиной Бориса раздался испуганный женский голос:
– Можно тебя на секундочку….
– Уйди отсюда, – заревел Боря, и женщина быстро ретировалась.
Сейчас мне нужно просто открыть двери и уйти, но я не могу. Во мне горит желание отомстить этому самовлюбленному барану. Я настолько зол, что не могу сформулировать ругательство, которое бы задело Борю как можно сильнее.
– Как ты думаешь, чем она заработала на такую машину? – спросил он, ехидно ухмыляясь. У меня, Мотя, есть один вариант, но озвучивать не стану, вдруг обидишься.
Боря нащупал мое больное место и теперь давит на него с особым удовольствием.
– Я много чего не знаю, Боря, но одно я знаю точно: ты – самый бездарный поэт на планете. Твои стихи – это не просто дерьмо – для них даже не существует определения в русском языке. Слушать тебя невыносимо…. Перестань писать, сжалься над людьми, которые страдают от твоего литературного террора.
Борис бросил на пол распечатанную поэму и медленно зашагал в мою сторону.
– Сам напросился, скотина, – сказал Боря, и лицо его озарилось искусственной улыбкой злодея из советских мультфильмов.
Когда расстояние между нами сократилось, я понял, что, если ничего не предпринять, Боря сотрет меня в порошок. Он примерно килограммов на сорок тяжелее.
Борис размахнулся своим богатырским кулаком, но я успел отскочить – так что удар на себя приняла входная дверь. Алкоголь притупил реакцию, и это спасло меня, судя по тому как хрустнуло дверное полотно. Это был мой шанс. Стараясь вложить всю силу в удар, я пустил правый боковой в ухо Бориса, но это не принесло результата. Мой удар еще больше разозлил его, и, немного замешкавшись, я допустил ошибку, позволив сопернику войти в ближний бой. Теперь и без того небольшие шансы на победу резко сократились. Борис схватил меня за шею, и мы рухнули на пол. Я оказался под ним, лишенный возможности двигаться и защищаться, в плену клаустрофобии, злости и жировых складок необъемного тела поэта.
– Слабо бьешь, – ликовал Боря, забираясь на меня