Там легендарная тюрьма для шпионов. Видно, шпионов и врагов народа стало мало, и чтобы КГБэшники не валяли дурака, им привезли уголовников. Среди них оказался и я. Это для меня было интересно и на время улучшило настроение после суда. Разница в содержании, в отношении и в питании простых советских заключенных и предателей со шпионами (их называли фашистами) огромная. Сравним: камера в Крестах с железной дверью, с двумя двухъярусными нарами, маленьким зарешеченным окном с козырьком.
У них здесь больше подходит название палата, двенадцать односпальных кроватей в два ряда, два больших окна, правда, с решеткой, но без козырька. Утро в Крестах. Как грохнет чем-то в железную дверь, как рявкнет: «Подъем, на оправку». Тут любой вскочит, схватит парашу трехведерную и в общий туалет. Ну а здесь нас насмешили на целый день. Открывается окошко, из него тихим голосом говорят, обращаясь к спящему, на крайней к дверям кровати: «Гражданин, вставайте, будите остальных, скоро завтрак».
Но, как говорится, «мягко стелют, да жестко спать». Там, благодаря параши, мы могли общаться со всей тюрьмой и не только записочками, но и передачей курева и даже продуктов. В камере не находились такие брезгливые. И отказались бы от гостинцев из параши. Кстати, мешков полиэтиленовых тогда не было и в помине. Ну, о питании у КГБ и говорить нечего, кормили как на убой. Вкусно как в ресторане и добавки от пуза, даже компот. Видать, шпионов голодом не морили. А мы с ужасом представляли, как кончится эта лафа, и вновь вернемся к фирменному блюду. И довольствоваться баландой из ржавой кильки.
Еще раз про любовь
Вскорости все опять вернулось на круги своя: меня выдернули из лагеря на пересуд: прокурору 16 лет показалось мало. Но уже со своими рассказами, как я был в раю. Слушали меня, развесив уши. Пришла на свидание мать, как обычно со слезами и печальным рассказом о моей последней любви: узнав о нашей связи, родители Гали выгнали ее из дома, и она живет у нас. Хочет ждать моего возвращения. Мама купила ей пальто. Брата Валерия отправила к бабушке, и они с Галей живут вдвоем и плачут вместе обо мне каждый вечер. Я, конечно, возразил. Попросил мать помочь ей первое время, но не обнадеживать. Что с нами будет через шестнадцать лет, решит судьба. Пусть свою жизнь устраивает сама, а меня пусть простит и забудет.
В камере появился новичок. При разговоре выяснилось, что у нас с ним на свободе общие знакомые. Там такие ситуации как-то сближают – срабатывает фактор землячества. Женя Питерский, вор. Везли его из Севастополя, там была в то время запретная зона, где он и сгорел. И пока везли его до Ленинграда, судили чуть ли не в каждом городе. Мы зачитывались, как романами, его приговорами. Его амплуа – магазины