Только согласятся ли мужики? У всех ли крепкий разум на крутые решения? Все ли первое и последнее слово в семьях имеют? Мирон этого не мог знать, это домашнее, не на показ, потому изрядно сомневался. Однако сам про свое решил: так и будет, как надумал. Если кто откажется, взять слово, что до могилы молчок.
Рано утром поднял двух старших сынов, Григория и Андрея. Велел положить в стременные сумки по шматку копченого мяса и караваю хлеба, кинуть за седла по полмешку овса и ехать к степнякам, Григорий там бывал и дорогу должен помнить.
– Помнишь? – строго спросил отец.
– Помню, тятя.
– Молдахмету на словах скажешь, что я сбываю весь скот, сорок коров, все в запуске, сорок бычков и телок годовалых. Пусть приезжает с народом и гоном тайно уводит скотину. Об условиях при встрече договоримся. Повтори.
Григорий повторил. Андрей добавил:
– Тятя, если братец что запамятует, я помогу.
Парни оседлали коней, укрепили перевязи, отец осмотрел обоих, насколько тепло одеты, проверил коней, одобрил. Открыл ворота и перекрестил. Подумал: «Началось!».
Чуть рассвело, подошел Семен Киваев. Поздравствовались.
– Я вчера сказал Фоме и Егору, чтобы закладывали свои тройки, зачем мы шесть подвод погоним?
– Верно. Они согласились?
– До слова. Харчей не будем брать?
– Нет. Евлампий с девками и охотником еще вчера уехал, надеется кабанчика завалить, есть, говорит, у него в ряму семейка. Что мыслишь по нашему делу?
Семен пожал плечами:
– Может, обойдется, Мирон? Может, этот твой начальничек тебя на испуг брал?
– Всяко может быть, – для приличия согласился Мирон, не желая продолжать толочь воду в ступе.
Через полчаса на двух тройках выехали в сторону тайги. Дорога тут была только тогда, когда вывозили шпалы, а сейчас шпалорезка стояла, и путь забило снегом. Тройки шли спокойно, спешить некуда. За версту запахло жареным на углях мясом, мужики заповодили носами.
– Вы как сроду голодные, – засмеялся Захар Матвеевич. – Сейчас по стаканчику самогонки и по куску мяса, а потом и дела наши обговаривать.
Охотник Евлампия Фроловича, похожий на бандита мужик, сидел на шкуре убитого вчера подсвинка и ел еще не прожаренное мясо, пуская по бороде дорожку сукровицы. Лет пять назад он бежал с лесоповала и вышел на шпалорезку. Там как раз оказался хозяин. Беглец подошел к нему и попросил приютить, бежать все равно некуда, никто не ждет. Евлампий согласился, и с тех пор этот угрюмый и неприятный человек сопровождал хозяина почти везде. Как тот сделал беглому документы – никто не спрашивал.
Мужики поскидали тулупы и разминали затекшие ноги. Евлампий велел подавать мясо в дом, гости тоже пошли, отряхивая снег и клочки шерсти с кошмы в кошевках. Расселись за широкий дубовый стол, мясо вывалили прямо на большой деревянный поднос, налили по стакану