Так он стал другим, он переродился, он был более готов к неизбежности, чем прежде, когда храбрился, узнав о том, что пробил его час.
Нынче его не терзают обычные в таких случаях вопросы; не сказать, что они и прежде доставляли ему сколько-нибудь неудобств, но они имели место. Теперь же их нет вовсе. Когда человек полностью уверен в чём-то, неважно в чём, он находится ближе к истине, нежели тот, кто томится неуверенностью. Он был молод, он любил и ненавидел, был привечаем и отвергнут – всё бывало – но время, время… О, время, – вздыхает он, сидя у своего окна, – оно стареет вместе со мной, скоро оно отомрёт. И я, часть природы, умирающей и воскресающей, точно древний Бог Плодородия, утратил свою молодость, как часть жертвы во имя новой, пробивающейся из почвы Жизни. Тем, кто молод теперь, хочет жить и дышать, кто нуждается в полной груди воздуха, в любви и ненависти, нужно освободить место, так же, как и мне самому некогда освободили его. Молодые цветы лучше всего растут на прахе!
Нет, нет, друг, не ищи на карте «Вечной радости», чтобы там ни было, все карты, как одна, лгут. Не ищи «Вечной радости», ищи «Вечную ночь», тогда, быть может, тебе улыбнётся удача…
***
Но я всё же нашёл свою «Вечную ночь»! Хотя, быть может, это Она нашла меня…
Что это такое? Всё просто – богадельня где-то на севере, прекрасное место, как всё, что близко к полярному кругу, с зимними трескучими холодами, мошкарой летом и северными сияниями, но вряд ли столь уж обжитое и хорошо посещаемое, как я думал.
Велико же было моё удивление, когда я узнаю, будто там есть городок со всеми радостями двадцатого века – электричеством, дорогой вроде шоссе, засыпанной дроблёным камнем, вполне годной даже для автомобилей, и пристанью, где делает, пусть и кратковременную, остановку пароход. Да и называется на деле богадельня вполне себе так прозаически безобидно – «Вечная Радость», а вовсе никакая не «Ночь», тем паче «Вечная». Что же выходит, не так уж там и глухо, как мне хотят представить, и не так уж там и всё забыто Богом и людьми, чтобы было невозможно совсем жить помимо того, чтобы не ощущать себя совершенно одиноким, один на один с грандиозной симфонией Вселенной?
– Нет, не всё так просто, – всё твердит мне старина Гротт, мой редактор.
Вот уже добрый месяц как он пытается заинтересовать меня этим местом, сей северной Шамбалой, затерянной в глухих лесах (которые не так уж и глухи, на деле), чтобы и я, как-то проникшись им, сделал наконец-то некий материал, столь жадно ожидаемый нашими читателями. И всё из-за этого «безумного русского», как он часто говорит о нас, русских.
Да, этот русский писатель, поэт, или кто он там ещё, в последнее время едва ли не самый популярный человек здесь, в столице, немолчный