Роберт Кромвель ответил отказов: праздников он не любил, и его не приводила в восторг возможность лицезреть короля, по его мнению, это тиран. Тихим весенним вечером следующего дня в его скромный каменный дом в два этажа пожаловал сам сэр Оливер, его сопровождали вооруженные слуги. Роберт и его домочадцы мирно ужинали за общим столом. Сэр Оливер тихо вошел, промолвил приветствие, присел на край скамьи по правую руку от брата и негромко сказал:
– Тебе надо приехать. Это король.
Роберт Кромвель поднял глаза. Тотчас на дальнем конце стола бесшумно поднялся мальчик-слуга, и перед сэром Кромвелем появилась оловянная тарелка, вилка и нож, а на тарелке ломоть хлеба и кусок вареной говядины. Продолжая ужинать, Роберт Кромвель сказал:
– Угощайся. Зачем мне король? От короля я жду только бед.
– Какие же беды?
– Он сын папистки, Марии Стюарт.
– Он воспитан Ноксом и Бьюкененом, они приверженцы твоей истинной веры.
– Елизавета была протестанткой. Она казнила королеву Марию только за то, что у неё было больше прав на английский престол, чем у дочери Анны Болейн. Сын отомстит. Он не может не отомстить.
– Я оттого и зову тебя в Хинчинбрук. Ты убедишься, увидев его, что впал в заблуждение.
Роберт Кромвель с сомнением покачал головой, отодвинул тарелку с обглоданными костями, сделал большой глоток пива и твердо сказал:
– Хорошо.
Роберт Кромвель сдержал свое слово: он отправился в Хинчинбрук всей семьей. Роскошь Хинчинбрука вызывала у него отвращение. И замок, и конюшни, и псарни, и амбары, и склады, и площадка перед замком, и старинный монастырский разросшийся парк были приведены в образцовый порядок. Сигнальщики были расставлены по дороге на Лестер за несколько миль. Разодетые гости на дорогих скакунах толпились у въезда в усадьбу, готовясь скакать навстречу королевскому поезду. Между ними сновали не менее разодетые слуги. Впереди всех красовался сэр Оливер Кромвель в модном камзоле зеленого бархата с высоким белым плоеным воротником, какие во всей Европе носят только паписты, в плаще белого бархата, в память о Ричарде Кромвеле, первом владельце бывшего приората.
Наконец прискакал сигнальщик на взмыленной лошади: едет! В тот же миг расфранченные гости нестройной ватагой, победно крича и настегивая плетьми дорогих скакунов сорвались с места и скрылись из глаз. Они возвратились спустя полчаса, сопровождая раззолоченную карету на высоких рессорах, молчаливые, с торжественным выражением на раскрасневшихся лицах. Карета сделала круг и остановилась. Лакей в голубом кафтане и белых чулках распахнул дверцу и откинул ступень. Из кареты с трудом выбрался маленький человек, узкогрудый, тщедушный, с большой головой и лысеющим лбом, на кривых тоненьких ножках, удлиненных высокими