Наука Плоского мира. Книга 4. День Страшного Суда. Терри Пратчетт

миром, полностью предопределённым, – большинство из нас не приходит в восторг ни от одного, ни от другого. Обе они идут вразрез с нашим опытом, хотя это ещё не доказывает, что каждая из них – заблуждение. Суть в том, однако, что теоретические модели должны объяснять наш повседневный опыт. Этот пример демонстрирует, что, если присмотреться попристальнее, вещи окажутся совсем не такими, как мы их представляем. При этом он, видимо, объясняет, как именно наши предложения вытекают из модели, даже если наша интерпретация того, что «на самом деле» происходит внутри этой модели, неверна. Считается научно доказанным, что атомы состоят в основной части из пустого пространства. Однако из этого не следует, что воспринимаемая нами прочность стола – всего лишь иллюзия. В таком случае нам надо объяснить, почему он представляется нам твёрдым. Выясняется, что пустое пространство атомов вовсе не пустое, а заполнено квантовыми полями различной силы: это и означает «твёрдый» на данном уровне описания.

      Видимо, нам хочется обрести относительную независимость, некоторую вариабельность в выборе происходящего, хотя бы для того, чтобы она питала иллюзию о наличии у нас свободы воли. Приятно думать, что на соответствующем уровне описания то, что мы решаем сделать, не является всего лишь тем, что мы сделать должны.

      Пугает то, что великий (хотя временами неправильно понимаемый) философ Рене Декарт, вероятно, отнёсся бы к подобному подходу с симпатией. Ведь, как всем известно, именно он поделил мир на две части: res cogitans и res extensa, то есть разум и материю. Разум (res cogitans) ведёт нас в свободном плавании, руководя телом, то есть res extensa. И напротив, тело, по мнению Декарта, оказывает на разум весьма незначительное влияние, если вообще оказывает.

      Давайте рассмотрим случайности, которые произошли в жизни Декарта, разделив его мир и породив все аномалии современной интеллектуальной деятельности, от таких, как отделения искусства и науки в университетах, взаимно считающие друг друга интеллектуально несостоятельными, до просторечных описаний феноменов разума и души, противоречащих, мягко говоря, здравому смыслу. В книге «Основы биосемиотики» Дональд Фаваро рассказывает замечательную историю, наполненную глубоким смыслом. Речь в ней идёт об Аристотеле. Он написал что-то около двадцати шести трактатов, всего лишь шесть из которых в VI веке были переведены на латынь Боэцием. «Категории» и «Об истолковании» посвящены миру материи; «Первая аналитика» – разуму; «Вторая аналитика», «Топика» и «О софистических опровержениях» – правилам аргументации. Трактат «О душе», в котором разум смыкается с телом, до XIII века не переводился, целое тысячелетие оставаясь вне традиционного европейского аристотелевского корпуса, целиком основанного на переводах Боэция. Трактат был переведён в 1352 году Жаном Буриданом с арабского, поскольку все великие библиотеки в ту пору находились в Аравии и Испании, а ислам был на подъёме. Несмотря на это, трактат так и не включили в классический корпус.

      Таким