Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
Мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада, какая великая гордость
Знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
– Я жила в Ленинграде в декабре 41 года,
Вместе с ним принимала известия первых побед.
Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам, опухшим, упрямым, родным.
Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:
«Живы. Выдержим. Победим».
Второй ведущий:
Чем больше сгущалась опасность, нависшая над городом, тем ближе была О. Берггольц к своим читателям. Ее стихи – настоящий блокадный дневник.
Четвертый чтец (изпоэмы «Твой путь»):
… И на Литейном был один источник.
Трубу прорвав, подземная вода
Однажды с воплем вырвалась из почвы
И поплыла, смерзаясь в глыбы льда.
Вода плыла, гремя и коченея,
И люди к стенам жались перед нею.
Но вдруг один, устав пережидать, —
Наперерез пошел по корке льда,
Ожесточась, пошел, но не прорвался,
И, сбит волной, свалился на ходу,
И вмерз в поток, и так лежать остался,
Здесь на Литейном, видный всем, – во льду.
А люди утром прорубь продолбили
Невдалеке и длинною чредой
К его прозрачной ледяной могиле
До марта приходили за водой.
Тому, кому пришлось когда-нибудь
Ходить сюда, – не говори: «Забудь»
Я знаю все. Я тоже там была,
Я ту же воду жгучую брала.
<…>
Первый ведущий (из книги «Дневные звезды» гл. «Перекур»): «Уже за Невской тропинку мою пересекала поперечная. И так случилось, что в ту минуту, когда я подошла к этому малому перекрестку, столкнулась я с женщиной, замотанной во множество платков, тащившей на санках гроб…<…> Я остановилась, чтобы пропустить гроб, а она остановилась, чтобы пропустить меня, выпрямилась и глубоко вздохнула. Я шагнула, а она в это время рванула саночки. Я опять стала. А ей уже не сдвинуть с места санки…<…> Она ненавидяще посмотрела на меня из своих платков и еле слышно крикнула:
– Да ну, шагай!
И я перешагнула через гроб, а так как шаг пришлось сделать очень широкий, то почти упала назад и невольно села на ящик. Она вздохнула и села рядом.
– Из города? – спросила она.
– Да.
– Давно?
– Давно. Часа три, пожалуй.
– Ну что там, мрут?
– Да.
– Бомбит?
– Сейчас нет. Обстреливает.
– И у нас тоже. Мрут и обстреливает.
Я все-таки раскрыла противогаз и вытащила оттуда драгоценность: „гвоздик“ – тонюсенькую папироску. Я уже говорила, что у меня их было две: одну я несла папе, а другую решила выкурить по дороге, у завода имени Ленина. Но вот не утерпела и закурила.
Женщина