Ничего не понимая, Инга собирала их с пола, складывала в пачку. Ей кто-то помогал, она машинально благодарила за помощь. Наконец в куче писем мелькнул листочек, исписанный знакомым рваным почерком.
Лучше бы Инга никогда не читала этого письма. Мальчик обвинял ее в каком-то обмане – «сама знаешь – в каком!» Он, сожалея о потраченном времени, писал, что «все девушки такие», что кругом только ложь и обман…
В конце была строчка: «Не ищи меня. Я больше не хочу ничего о тебе знать!»
Эта строчка остановила Ингу, когда она хотела написать мальчику письмо, попросить его объяснить ей – за что??? Она предпочла переболеть без ненужных расспросов. Что толку задавать вопрос «За что???», если еще вчера родной и близкий человек не хочет «ничего о тебе знать»?!
…В юности все заживает быстрее. Не успеют слезы высохнуть, глянь, а засохшая коростка уже отвалилась и на вчерашней ранке появилась новая розовая кожа. Еще тоненькая и нежная, легко ранимая, но уже не такая болезненная.
И душевные раны скорее заживают. Рубцы, конечно, остаются, и боли фантомные – болеть нечему, а болит же, как болела раненная в войну нога у поселкового ветеринара дяди Саши, которую ему полевой хирург в 42-м оттяпал по самое «не грусти!». Стоило дождю начать только собираться, как он уже знал про грядущую непогоду, потому что у него дико ныло колено на несуществующей ноге.
Так и у Инги, по прошествии четырех месяцев после разрыва с мальчиком, сердечко ныло нестерпимо. Она уничтожила все письма – его и свои, те, которые он вернул ей. Сожгла в печке черно-белые фотографии, на которых была зафиксирована вся их история: Инга с мальчиком в песочнице, которую построил во дворе ее отец, Инга с мальчиком идут на рыбалку с удочками и стеклянной баночкой на веревочной ручке, Инга с мальчиком у костра, едят печеную в углях картошку. Инга с рыжим мальчиком… Жаль, но на черно-белых фотографиях совсем было не видно, что он огненно-рыжий.
Она аккуратно отделила на всех фотографиях себя от мальчика, свои половинки спрятала в ящик старого письменного стола, его половинки отправила следом за письмами в пламя печи.
Но легче от этого не стало. «Доктор – время…» – мудро сказал тогда папа, ласково погладив Ингу по голове. И она стала пить ежедневно, как лекарство, это время без милого мальчика и его ласковых писем. И к лету на душе, там, где весной он оставил длинную с зазубринами и рваными краями, похожими на его угловатый почерк, рану, образовалась коростка.
А потом Инга познакомилась со Стасом. Она сидела на Стрелке Васильевского острова, на зеленой пыльной скамейке, грызла зеленое кислое яблоко и читала учебник. Он плюхнулся рядом, внимательно посмотрел на нее, и простецки сказал:
– Девушка, а Вы мне нравитесь! Давайте знакомиться?
Он