Он ощущал недовольство собой, не сумев опять не то, что разгадать, даже приблизиться к тайне, составляющей загадку для многих.
Привыкнув к безграничной власти, оказавшейся в руках, чувствуя себя расчетливым государственным деятелем, живущим во благо единственно правильной веры в мире и Великой империи, беседой с узником он был недоволен. Шаги его, шаркающие устало, слышались долго.
* * *
Тайны власти людей друг над другом всегда опьяняют. Кое-что время все-таки раскрывает, иные уходят в безвестность, оставляя множество домыслов. В отношении прошлого У-хоу и воеводы Чан-чжи секретов у монах, вроде бы, не оставалось, прошлое воеводы он изучил подробно, ничем особенным оно не было привлекательным, не являлось какой-то загадкой, но иногда, не имея объяснения, вдруг навевало тревогу. И она опять родилась на совете, когда о воеводе с напором заговорил историк.
Он увидел в эту минуту лицо У-хоу, многое на нем прочитал и должен узнать, наконец, то, чего не знает никто…
4.Казнь на рассвете
Рождая новый день, утро с трудом вырывалось из тягостной ночи.
Брякали массивные ключи, проворачиваясь со скрипом в запорах квартальных решеток, раздвигались сами решетки, открывая свободу передвижения по городу. Запоздавшие посетители покидали «зеленые терема», гасли на их воротах и стрехах красные фонари. На городских стенах и в кварталах завершалась смена караулов.
Утро было мглистым и затхлым, усиливая звуки и запахи.
Особенно сильно пахло сухой пылью, кизячными дымами.
Постукивая железным наконечником посоха, брел оборванный дервиш.
Тухли ночные костры бродяг, разбредавшихся в поисках пропитания.
Оживали базары.
Блеклый рассвет, набегая с востока, растекался по увалам песчаной китайской земли, защищавших город от шалых весенних паводков; за ними в заречье двое рабов рыли глубокую яму.
Восток розовел, накрывая предгорья багрово-малиновым пологом.
Через горбатый каменный мост, словно бы вздувшийся когда-то под напором бушевавшей под ним воды, дворцовые стражи вели закованного в железо и привязанного к телеге с тяжелыми колесами тюргешского хана Дучжи.
Колеса бились и бились о камни.
Надсадно скрипели.
Процессия вышла в песчаное поле, где слуги-рабы, торопясь, завершали работу в ямине.
Скоро яма была готова.
– Сам соскочишь или подтолкнуть? – обратился насмешливо к хану старший из конвоиров.
Дучжи замычал, затряс головой, озираясь, кого-то искал обезумевшим взглядом.
Его смерть была близко.
Всего лишь в шаге.
Но – монах! Ведь он обнадежил.
Сознание Дучжи раздвоилось: не стоило высокомерно насмехаться над Сянь Мынем, можно было попробовать миром уладить.
– Сянь Мынь… он знает? – неуверенным голосом спросил хан.
– Когда-нибудь встретишься на том свете и спросишь. Мое дело – вырыть