По телу узника прошла нервная дрожь; трудом, приподнявшись и закрывая собой тусклый свет чадящего факела, хан мстительно закричал:
– А-аа, пришел Сянь Мынь, я думал, ко мне не придешь и не удостоишь! Монах, который служит Небу! Небу? У Неба единый слуга на земле – Огонь Возносящий! Что вам еще от несчастного хана Дучжи? За что ломать кости, живьем скармливать крысам – в чем я еще не покаялся?
Ноги его не держали, хан покачнулся. Тень, закрывавшая монаха, сместилась и сжалась. Монах улыбался холодно.
Жизнь хан Джунгарии и тюргешских степей прожил непростую. Он был из очень знатного рода, к власти пробивался сам. Как имперского наместника, тюрка по крови, соплеменники в Заиртышье не просто его не признавали, заставляя тайно страдать, но и презирали за службу Китаю. Кто бы знал, как он страдал и терзался своей неполноценностью! Подвернувшийся случай помог заключить выгодный союз с Тибетом, порвать с империей и выступить против нее. В течение лета, разорив и разграбив несколько крупных провинций, тибетские военачальник соединились с его стотысячным воинством, выбили китайцев из Кучи. Нуждаясь в поддержке, они настойчиво предлагали пойти на Чаньань и покончить с китайской зависимостью, обещая полную самостоятельность. Хан испугался, ему хватало Кучи, бескрайних пространств Заиртышья, где было вольно кочевать, безнаказанно править, определив дальнейшее. Лишившись поддержки, тибетцы оказались разбиты; на него, хана Дучжи, укрепившегося в междуречье Иртыша и Оби, был брошена армия генерала Хин-кянь. Пытаясь перехитрить судьбу, хан снова затеял переговоры о мире и, получив приглашение приехать на охоту – разве не знак примирения? – без опаски появился в Куче, где оказался в колодках. И вот конец хана Дучжи близок, монах помочь не захочет!
Собственный крик взбудоражил в нем кровь, железный ошейник сжал горло.
– Хан кричит, раскаиваясь? Хану не хочется умирать? Но хан Дучжи ничтожный предатель! – Монах торжествующе засмеялся, по лицу растекалось умиротворение, шрам его страшный в робком свете факела точно бы розовел.
– Ты лучше, монах? Нисколько не лучше; тебе нет разницы, кого казнить сегодня, кого – завтра! Ты и твоя… И Гаоцзун как слепец! Когда вы его придушите, как последнего…
Долгое ожидание смерти, истязания и пытки смирили дикий норов Дучжи, но удачливый служитель Будды, подмявший всех под себя, к тому же, не китаец, вызывал странную зависть. Зависть, возбуждающую протест и нарушающую психическую устойчивость, здравый смысл поступков и возможных последствий. Не веря в спасение, Дучжи яростно старался разозлить ненавистного монаха, разрушить его раздражающее высокомерное.
Сянь Мынь казался непоколебимым и вкрадчиво произнес, осиливая минутную неприязнь к узнику:
– Способный быть рассудительным и достойно возражать, когда его несправедливо унижают, тюргешский хан покорно ползал у ног великих правителей Поднебесной,