Крёстная вышла замуж далеко, в Цви́гозово, по словам бабуши – “куда наши вороны не летают”. Оно и правда. Другая сестра отца, Нюра, вышла в Махновку, а младшая, Маня, – в По́жни. Это – близенько, и они часто прибегали в Ласко́во “мамушку проведать”.
– А Марфушка залетела в такую даль, что только по праздникам и видишь, – тужила бабуша.
В праздники крёстная с мужем Васей приезжали на лошади. Папаша в шутку называл дядю Васю цыганом за его черные волосы. Хороший был мужик! Под стать крёстной – сама простота.
Я с самого раннего детства полюбил бывать в Цвигозове. Бывал в гостях и у других тёток, но там всё было не так. Там все внимание уделяли взрослым, а ребят не замечали. А если и замечали, то только чтобы мы не остались голодными. “Поешь, сынок, садись, поешь”, – только и слышишь бывало. Будто всего дороже – поесть в гостях, а не побегать с ребятами на улице.
У крёстной же все было запросто: сколько хочешь бегай, когда захочешь – приходи и поешь. Хлеб, варёное мясо – всегда на столе. Набегаемся, бывало, вволю, прибежим, наскоро похватаем, кость псу Валету кинем – и снова на улицу.
Однажды шли мы с бабушей накануне Ильина дня в Цвигозово в гости. Время было уже к вечеру, и решила бабуша сократить путь, идти не дорогой, а тропкой. Тропка кое-где терялась, я один через те кусты не решался раньше ходить, а с бабушей пошли.
Через речку Раздери́шиху всегда лáвинки лежали. Я по ним легко перебежал, а старенькая бабуша как раз над серединой речки закачалась, закачалась, да и бух в воду. Она в жизни не заходила в речку выше колена, а тут окунулась по шею, и даже когда встала на ноги – все равно вода по пояс. Я испугался, не знал, что делать. Увидев ее неестественно побелевшие глаза, понял, что и бабуше очень страшно. К счастью, под рукой оказалась брошенная кем-то палка, и я вмиг сообразил, что один её конец надо подать бабуше.
– На-а, бабуш, держи!..
А она стоит с вытаращенными глазами и с места не двигается.
Наконец сообразила, шагнула и приняла мою помощь.
А узелок с гостинцами так и утонул.
– Молоде-ец, – похвалил меня дядя Вася. – Какая-никакая, а подмо-о-га…
Обида
Было мне лет семь или восемь. В школу еще не ходил – это хорошо помню. А вот зачем меня в тот день в Никитино послали – этого не помню. Но помню, что задал мне папаша в тот день порку. Снял с гвоздя ремень и отстегал. При всех!
И никто за меня не вступился – ни мама (она даже вообще любила, когда нас отец “воспитывал” ремнем), ни бабуша, ни тятяша. Ну, а Митьке с Васькой – что: благо, не им попало. Они сидели на печке и молчали.
Он тоже сидел на лавке и видел, как мне доставалось, видел, как я плакал. А я его ненавидел, поклялся себе отомстить ему, когда вырасту.
Конечно, я не сдержал клятвы… Через много лет, уже после войны, я мог бы напомнить ему про тот случай. Просто так, для смеха. Но всё была не та обстановка.
Его деревню, Фи́шиху, стороной было не обойти. Другие деревни –