– Мое сокровище! – обратилась мамаша к своему детищу – нечего мешкать, а надо поскорей одеться: он может придти рано. Я дам вам свою кружевную пелеринку, только вы не надевайте ее прежде, чем услышите звонок.
– О, мамаша! – пролепетала интересная красавица.
– Делайте, что вам приказывает мать, Анастасия, – сказал папаша. – Я даю вам шесть фунтов.
– Зачешите волосы назад и пришпильте черные бархатные банты; и золотую стрелу воткните в косу, – продолжала мамаша деловым тоном.
– Хорошо, милая маменька.
– И придите возьмите мою алмазную брошку. Нет! погодите! Наденьте венок из махрового маку. Можно сказать, что собираетесь дать сеанс живописцу, готовите сюрпризом для отца свой портрет. Это дает очень хорошее понятие о вашем сердце и сразу завязывает интимный разговор.
– Но если он не придет? – возражает невинная дева.
– Не придет! – восклицает мамаша. – Я не даром прожила на свете, и знаю, что говорю. Не забудьте перчаток.
Мамаша не ошиблась; он пришел. Я сам довел его до дверей и оставил там в сильнейшем смятении. Увидев Анастасию в венке, он совершенно потерялся и у него явилась мысль бежать к первому же парикмахеру и велеть завить себе волосы.
Свидание прошло удовлетворительно. Анастасия (она обладала необычайным тактом) поместилась у окна и разговаривая, подстерегала первого прохожего высокого росту. Скоро показался высоченный джентльмен.
– О, мистер Икль! – шутливо вскрикнула очаровательница – поглядите на этого человека! Видали вы такое чудовище? О, какой ужасный!
Счастливый Долли взглянул и в душе пожелал быть таким чудовищем.
– Он очень высокого роста, – ответил он, и прибавил с волнением – разве вам не нравятся люди высокого роста, мисс де-Кад?
– Разве они могут нравиться, мистер Икль?
Она состроила очаровательную гримаску, выражающую отвращение и сказала:
– Я их ненавижу! Я называю их фонарными столбами! Ха! ха! ха! Они такие нескладные, не знают куда девать свои громадные руки! О, безобразные чудовища! Ха! ха! ха!
Долли тоже расхохотался и подумал, что Анастасия – умнейшая женщина на свете.
– И какие они неуклюжие, неотесанные всегда, наступают ножищами на платье, затоптывают, рвут… О, я их терпеть не могу!
Долли покраснел, как раз.
– Раз я был так несчастлив… пробормотал он – разорвал…
– О, я это вам давно простила! – поспешно перебила добрая красавица – я была виновата, а не вы; я – неловкое, неуклюжее создание!
И она лукаво и нежно на него поглядела.
Долли горел желанием сказать ей, что она была прелестнейшим созданием, но у него не хватило столько мужества: он только смотрел на нее с обожанием и сильно краснел.
– Он премилый крошка, – сказала красавица своей мамаше. – Надо его немножко помуштровать, и из него выйдет презабавное созданьице. Я полагаю, что привяжусь к нему.
– Разумеется,