С другой стороны, периферийная власть должна была оптимально выполнять волю столицы по отношению к ссыльному, а потому местная власть стремилась всячески предугадать и разузнать отношение Москвы к своему политическому противнику. Вдруг завтра Москва прикажет резко ужесточить меры содержания ссыльного вплоть до требования его ликвидации (такое часто бывало) или, наоборот, что было редко, прикажет вернуть ссыльного в центр, внезапно забыв прошлое и приглашая бывшего ссыльного к широкому сотрудничеству с новыми перспективами.
Ну и, в конце концов, и в Москве и в Алма-Ате не существовало тотальной центральной власти, власть состояла из конкретных живых людей, которые проявляли по отношению к ссыльному свою личную позицию, тем самым лично облегчая или ужесточая жизнь ссыльному. А кроме того, в ссылке существовало и мнении общества по отношению к ссыльному. Партия и ее тайная полиция всячески стремились контролировать это общественное мнение, но этого никогда не удавалось достичь на все 100 %.
И самое главное, существует ведь и личный мир самого ссыльного, его собственная воля, его замыслы и желания. Личность ссыльного вступает в повседневный контакт с окружающим ее миром ссылки, и результаты этого контакта также могут быть переменчивы и непредсказуемы.
Как мы увидим, личные и бюрократические, гуманитарные и полицейские, алма-атинские и московские чаши весов судьбы Чаянова будут неоднократно драматически колебаться, и все же эта персональная кафкианско-азиатская история завершится типично общесоюзным сталинским процессом.
Чаянов прибыл под конвоем ОГПУ в Алма-Ату в июле 1934 г. В местной комендатуре ОГПУ ему объяснили правила режима для ссыльного: один раз в неделю отмечаться, за пределы города не отлучаться, немедленно найти работу и жилплощадь.
В самом первом письме из Алма-Аты, адресованном матери, Чаянов так описывал свои первые впечатления от местной жизни:
«6 июля 1934 г.
Алма-Ата, что по-русски значит "отец яблок", был до революции захолустным уездным городом «Верный». Четыре года назад он стал столицей Казахстана, начал обустраиваться и очень вырос. Сейчас в нем 150 тыс. жителей, однако, по случаю частых землетрясений, все дома маленькие и одноэтажные, он занимает огромную площадь. Его длинные широкие улицы все обсажены пирамидальными тополями и обводнены арыками, – словом, не город, а парк. Главную красоту составляет примыкающий к городу горный хребет со снежными вершинами…
Много магазинов, много газетных киосков, в которых, увы, совершенно нет московских газет, только местные, а еще больше киосков с мороженым и квасом… Заходил в городскую столовую, и за большой кусок хлеба и тарелку манной каши взяли с меня один рубль. Думаю питаться в этой столовой и дальше. Завтра пойду в здешние научные учреждения искать работу… очень взвинчены нервы – от массы новых, давно забытых впечатлений свободной жизни».[103]
Чаянов