Иван разбивает первое яйцо, второе, третье, четвертое, как всегда, прожаривает до хруста, как всегда, тщательно солит. Стоит у плиты, вилкой помешивает яйца на сковородке, но видит перед собой лицо. Опухшее. Синее. Желтое. Лицо, которое не хочет исчезать.
Он старается сосредоточить внимание на высоком стульчике, где сидит Винсент и машет рукой папе, пока тот готовит. Наливает себе большой стакан воды, пьет. Кипятит воду в пыхтящем чайнике, заваривает растворимый кофе, для крепости насыпав в чашку несколько ложек.
Без толку. Перед глазами все та же картина.
Опухшая щека, заплывший глаз, лицо в синяках.
– Ой-й!
Тарелка на столе, чашка с кофе в руке, и тут Винсент наклоняется, хватает шариковую ручку, пачку билетов лото и начинает чертить крестики на уже заполненных листках.
– Не на этих, они… они папины. Не карябай на них.
– У тебя их много.
– Нельзя. Прекрати!
Он смотрит на непослушного сынишку. Маленькие ручки куда сильнее, чем кажется. Трехлетний малыш, но у него лицо десятилетнего брата, оно не оставляет Ивана, он отворачивается, зажмуривает глаза, потом опять поворачивается, однако опухоль все растет. Лео побит, падает наземь, ползет, сдается, не отвечает на удары.
Пятое яйцо, еще одна чашка растворимого черного кофе. Иван по-прежнему сидит здесь, хотя давно закончил завтрак, смотрит в кухонное окно, на тротуар, на белую кирпичную школу, где двое его сыновей проводят свои дни. Одноэтажное здание, там располагаются начальная и средняя школа, там сидит за партой опухшее лицо, отвечает на вопросы и беспокойно глядит в окно, высматривая того, кто его избил и, возможно, поджидает снаружи, чтобы поколотить снова.
Внезапно его охватывает спешка.
Он ставит Винсента на пол, велит ему идти в детскую, ждать там и не будить маму. Сует босые ноги в первую попавшуюся обувь, коричневые полуботинки, когда-то красивые, а теперь стоптанные и без шнурков, спускается на лифте в подвал, спешит по неосвещенному коридору мимо складских ячеек.
Матрас в синем чехле, набитый конским волосом, простеганный, жесткий, теперь таких не найдешь, теперь всем подавай надувные да пуховые. На этом матрасе они спали первые несколько лет, что жили в городе.
Тяжеленный, почти весь лифт занял. Иван тащит его на кухню, сбивая со стен в коридоре картинки и одежду с вешалки. Матрас из конского волоса, возрастом двадцать один год, закрывает весь пол между холодильником и обеденным столом. Коленом он прижимает его к доскам, скатывает в плотный рулон, перевязывает с обоих концов веревкой, потом относит из кухни в свою рабочую комнату и прислоняет к стене, а на середину выдвигает стул. Снимает большую лампу из рисовой бумаги, поднимает свернутый матрас к потолку и подвешивает на крюк.
– Что это? – слышится голосок Винсента.
Иван