Шумно и дымно.
Курили все.
Кто-то уходил в промозглую ночь, кто-то, замерзший и усталый, возвращался. Кто-то стучал одним пальцем по клавишам машинки, старательно шевеля губами в такт напечатанным словам. Кто-то громко требовал адвоката, а кто-то смеялся над этим требованием как над забавной шуткой. Где-то лязгал дверной запор, где-то – затвор винтовки. Там кто-то пел, отвратительно коверкая мотив, тут кого-то били…
Дом жил.
Сто человек работало в то время в ВЧК. Да еще батальон пехотный придан для уличных патрулей, облав на притоны бандитские и сходки офицерские, ну и ежели кого в расход пустить понадобится или, как тогда говорили, «шлепнуть» – как малыша по попке… А еще дом набит был шушерой всех мастей: грабителями, домушниками, проститутками и просто гулящими, карманниками, фармазонщиками, марафетчиками…
Как-то нелепо, неправильно и странно было видеть рядом с этим шумным развязным скопищем представителей столичного дна шикарных дам в дорогих манто и муаровых платьях, бывших генералов и князей, ученых с мировым именем и известных буржуа. Казалось, что они были здесь ни к чему, но они здесь были – осколки рухнувшего в одночасье блистательного мира.
Дом на Гороховой не спал. Давно. Уже несколько месяцев. Некогда было…
– Ладно тебе, – хлопнул по плечу пожилой чекист молодого сослуживца. – Еще отоспишься… там тебя дело ждет…
– Да слышал уже, – вздохнул молодой. – А правда, что она даже без панталон?
– Ну не знаю, – пожал плечами старший. – Сам и разберешься.
Засмеялся и пошел по забитому людьми коридору – худой, длинный, с аккуратной бородкой-клинышком, с острым, проницательным взглядом.
– Дон Кихот! – восхищенно посмотрел ему в спину молодой человек.
А молодой человек был действительно молод. Лет восемнадцати. Небольшого роста, белокурый, с неглубокими залысинками над высоким лбом. С прямым, чуть длинноватым носом, с чуть пухлыми чувственными губами и несколько маловатым подбородком, прикрытым рыжеватой порослью. Приятный на вид молодой человек. Вот только если присмотреться, внимательно присмотреться, то можно было заметить, что волосы у вьюноша крашеные, на кончиках век гримом нанесены легкие, почти незаметные штрихи, но из-за них кажется, что у чекиста совсем другой разрез глаз. И бородка – то ли для солидности, то ли просто из прихоти – тоже слегка подкрашена театральной краской и оттого кажется гораздо гуще…
Ну так это, если сильно присматриваться. А кто это будет делать в дыму, гомоне и суматохе дома на Гороховой?
Людям и так некогда.
– Товарищ Владимиров!
Окрик вывел чекиста из оцепенения. Тот повернулся:
– Здравствуйте.
– Вот ордера вам снизу просили передать.
– Много?
– Восемь штук.
– Уф, Моисей Соломоныч, запалили они меня совсем. Я же только вернулся…
– Ну и как сходили? – Урицкий передал