Бархатовы всегда радушны и щедры. Угощают меня любимой сладостью. Мне от этого неловко, даже спустя год уверений Славы и Ксюни. Для них это мелочи, а для меня значит много.
– Спасибо, я не голодна. Я подожду Славу в комнате.
– Как хочешь. Если что, ты знаешь, где все найти, – Елена Анатольевна улыбается искренне и заглядывает мне в лицо… с какой-то надеждой, что ли.
– Спасибо.
Я оставляю балетки на коврике и прохожу по холодной плитке к самой дальней двери. В проеме кухни замечаю сидящего за столом Олега Михайловича. Он жует пирог и читает деловой журнал, но поднимает на меня улыбчивый взгляд.
– Здравствуй, Лера. Я уж боялся, не придешь.
Слава с Ксюней говорят, что у них строгий отец. Он заставляет их хорошо учиться и убираться по дому, а на работе у него, якобы, вообще репутация страшного босса, но я всегда вижу его расслабленным, в спортивной одежде и с улыбкой на лице. Трепет он внушает только своим могучим телосложением – высоким ростом и широкими плечами. Кажется, Слава будет таким же.
– Здравствуйте, – улыбаюсь. Больше мне сказать нечего. Я сама боялась, что не приду.
И мне почему-то стыдно перед ними, всеми. Они ведь не знают, зачем я на самом деле явилась.
Господи, я сейчас сгорю, так Славы и не дождавшись.
Ксюня провожает меня в его комнату и оставляет там, подмигивая, а сама скачет по коридору с криками: «Мам, мам, заплети мне косички. Хочу кудри».
Несмотря на кучу оборудования, расставленного и развешанного повсюду, в Славиной комнате много свободного места. Максимум нас здесь помещалось человек пятнадцать, правда, теперь плохо представляю как.
Первым в глаза бросается огромный чемодан, приставленный к шкафу, уже собранный. Не хочу об этом думать и перевожу взгляд на огромное фото Славиного покойного бульдога Боба, состоящее из пяти тысяч пазлов. Он рассказывал, как эта мозаика помогла ему пережить горе. Слава собирал ее неделю и все это время рыдал. Выплакал всю боль, зато собрал памятную картину, и после этого полегчало. Я вот теперь тоже думаю распечатать Славину фотку, разбить на пять тысяч пазлов и пересобирать до бесконечности. Потому что, кажется, эту боль я выплакать не смогу. Хоть будет смысл как-то существовать дальше. Мда.
В широком окне днем полгорода видно. Но сейчас темно. Все сплошь чернота, только окна горят, как звезды. Славина кровать стоит в углу. Одеяло скомкано, подушка приставлена к стене, простыня свисает на пол. Посередине валяется смартфон. Я сажусь сперва в кожаное кресло, в котором люблю валяться, пока Слава что-нибудь рассказывает, или показывает, или создает музыку.
Мне нравится наблюдать за ним во время творческого процесса. Он становится таким важным и увлеченным. Из него, кажется, искры сыпятся от идей и вдохновения. Угомонить его почти невозможно, если он войдет во вкус. Будет сутки не спать, пока не создаст идеальный бит. Потом занимается аранжировкой, подгонкой, прокруткой и чем-то