о перемирии, расторжимом с уведомлением за десять дней. [13] В таком положении дел, хотя между Афинами и Пелопоннесом были установлены видимые отношения мира и свободного взаимодействия, недовольство афинян и протесты их послов в Спарте вскоре приобрели серьёзный характер. Лакедемоняне присягнули за себя и своих союзников, однако самые могущественные из этих союзников, чья враждебность была наиболее важна для Афин, оставались непокорными. Ни Панакт, ни афинские пленники в Беотии ещё не были возвращены Афинам; фракийские города также не подчинились миру. В ответ на протесты афинских послов лакедемоняне заявили, что уже освободили всех афинских пленников, находившихся в их руках, и вывели свои войска из Фракии, что, по их словам, исчерпывало их возможности, поскольку они не были хозяевами Амфиполя и не могли принудить фракийские города против их воли. Что касается беотийцев и коринфян, лакедемоняне зашли так далеко, что выразили готовность взяться за оружие вместе с Афинами [14], чтобы принудить их принять мир, и даже заговорили о назначении срока, после которого эти непокорные государства должны были быть объявлены общими врагами как Спарты, так и Афин. Однако их предложения оставались туманными, и они не соглашались связать себя каким-либо письменным или обязательным документом. Тем не менее, столь велика была их уверенность либо в достаточности этих заверений, либо в уступчивости Никия, что они осмелились потребовать от Афин сдачи Пилоса или, по крайней мере, вывода мессенского гарнизона и перебежчиков-илотов из этого места, оставив там только афинских граждан, пока не будет достигнут дальнейший прогресс в мирном процессе. Но настроение афинян теперь серьёзно изменилось, и они встретили это требование с явной холодностью. Ни одно из условий договора в их пользу ещё не было выполнено, ни одно даже не казалось находящимся в процессе выполнения: так что они начали подозревать Спарту в нечестности и обмане и глубоко сожалели о своей необдуманной сдаче пленных [15]. Их протесты в Спарте, неоднократно повторявшиеся в течение лета, не возымели никакого положительного эффекта: тем не менее, они позволили убедить себя перевести мессенцев и илотов из Пилоса в Кефаллению, заменив их афинским гарнизоном [16].
Афиняне, несомненно, имели веские основания жаловаться на Спарту. Но те, на кого им следовало жаловаться ещё больше, были Никий и их собственные филолаконские лидеры; которые сначала приняли от Спарты сомнительные в исполнении обещания, а затем – хотя и получили преимущество по жребию в отношении очерёдности уступок и тем самым убедились, что Спарта либо не хочет, либо не может выполнить свои обещания – отказались от всех этих преимуществ и [стр. 11] обеспечили Спарте почти даром единственную выгоду, которая её действительно интересовала. Многие критики греческой истории, считающие, что для демагога Клеона нет слишком резких слов, должны для справедливости сопоставить его политические советы с советами его соперников и посмотреть,
