Глава 14. У каждой тоски есть год спустя
Гриша буквально вывалился из парадной, вырвался на мощеный гранитом двор элитного жилого комплекса. Глубоко вдохнул кисель ночи, захлебнулся и закашлялся, потер лицо руками. Липкая тревога расползалась в груди, растерянность расстраивала вестибулярный аппарат. Он упрямо прошел вперед, почти побежал подальше от этого места.
Андреев с Лукьяновой и Лизой вышли следом, но Гриша не обернулся. Шагал вперед, затем сел на поребрик у фонаря, закурил.
Терпкий табачный дым разлился по носоглотке. Дышать, парадоксально, стало легче. Никотиновая муть навалилась разом, защекотала под коленками. Забрала вместе с ночным туманом вязкое раздражение. Не зря он раньше не ходил на вечеринки одноклассников: там не было бы ничего, что относилось к реальной жизни.
Гриша смотрел на еще зеленый газон. Знакомая тоска обняла за плечи. Он выдохнул в ночь ощущение, что его никогда никто не поймет. Братья были маленькими, Влада, хоть и была самым близким человеком, все равно была старше и они были слишком разными. Громов уверен, расскажи он сестре о сегодняшним, единственным ее, – и вполне логичным, – вопросом было бы «почему ты ему\им\ей не врезал»? А Гриша не знал, почему. Потому что был сопляком, верившим, что все можно решить разговорами.
Андрей тоже был его близким другом, но близость эта, как ни странно, ощущалась куда больше, когда они реже общались. Громов Андрея любил, дорожил их отношениями, но… чем-то глубоко внутри они отличались слишком сильно. В том самом моменте, когда ты с человеком смеешься, говоришь, ходишь в походы, но чем-то там, за душой, не чувствуешь его. Так глубоко, что Гриша даже не знал, как это называется.
Но он ощутил это в Лизе. То самое понимание. Однако в остальном они знали друг о друге слишком мало. Лукьянова… понимала его сарказм и презрение к людям-куклам. Но только и всего. Это тоже было крепкой связью, но ее было недостаточно.
– Что там было? – Его нагнали друзья, Гриша и не заметил, как далеко ушел.
Он поднялся, отряхнул пальто, скользнул взглядом по горящим окнам пентхауса и скривился.
– Ничего.
Он бросил слова резко, обиженно. Сам не зная, на что. Осекся о поджатые губы Вероники.
Он поэтому за них держался. В каждом видел кусочки связи, в которой нуждался. С этими людьми Гриша не чувствовал себя одиноким, тоска затухала, когда они были рядом. И что он делал?
Хренова Эмма была права: выстраивал стену. Кирпич за кирпичиком из «я не хочу об этом говорить и «не важно».
Гриша остановился. Затем остановил что-то внутри себя, что бежало прочь. Посмотрел на друзей. Светловолосый улыбчивый Андреев смотрел на друга серьезно. В этот раз оправдывать поступки одноклассников он не мог и не хотел. Лиза в своем голубом пальто, оттеняющем глаза, посылала ему невидимые лучи поддержки. Лукьянова в своем образе леди-вамп терпеливо молчала.
Вдруг в этой чернильной ночи, когда город еще не подсвечивает снег; в белом шуме улицы, стоя на гранитных плитах двора, Гриша