Сколько прошло секунд? Возможно, всего одна или даже меньше, а мне кажется – бесконечность. Мой организм в агонии растягивает время, пытается оформить мою смерть как длинный сон, чтобы я успел осознать… Всё. И это «всё» колоссально и беспощадно.
К горлу подступает тошнота. Может, это страх, может, чистая физиология. Я давлю её, потому что паника теперь не имеет смысла. Да, паника растерянности – вот что я ощущаю: «И что теперь?» Никто не ответит. Я сам выбрал этот путь. Осталось только ждать.
Где-то в глубине сознания, как далёкий маяк, вспыхивает вопрос: «А вдруг есть какая-то великая сила, которая объяснит мне, что всё не зря?» Но я не чувствую ничего, кроме холода и одиночества. И постепенно в этой ледяной пустоте встаёт смутное понимание: я всегда был одинок. Люди меня окружали, любили, ждали, возможно. А я упорно закрывался, боялся, что меня отвергнут. И, в конце концов, сам отверг их, шагнув вниз. Парадокс, но, может, именно это и есть конечная форма одиночества: уйти, не попрощавшись, не дав никому шанса помочь.
Густой воздух обнимает меня, как невидимый саван. И я чувствую, что всё моё существо – это уже процесс падения. Пугает ли меня конец? Конечно. Но он неотвратим. Пугает даже не сама смерть, а мгновение столкновения с землёй, когда я почувствую, как ломается тело. Однако сейчас у меня нет привилегии задумываться, насколько это будет болезненно. Я больше думаю: «Что, если я уже умер?» Потому что в душе пусто и темно. И может, эта тишина – и есть загробная обитель?
Пытаюсь шевельнуть пальцами. Они двигаются. Значит, я всё ещё в теле. Сердце колотится, как сумасшедшее. Но мы в одном шаге от разлуки. Тело – одно, мой разум – другое, и связка между ними вот-вот лопнет. Самое страшное: я осознаю, что нет пути назад. И это осознание бьёт меня сильнее любого ветра: «Уже не вернёшь, уже не выправишь».
Но ведь я хотел именно этого, да? Полного обрыва, ухода от нерешённых проблем. Что ж, теперь-то они решены? Нет. Они просто перешли в другое измерение, превратившись в нескончаемый внутренний вопль. Я хотел тишины, а получил ударную дозу обрывков памяти, жалости к себе, вины, горечи. Но, может, это справедливо. Может, так выглядит истина: перед смертью ты сам себе судья, прокурор и палач.
Сквозь напряжение я вдруг чувствую, как мышцы сдаются. Руки перестают дёргаться, как в судороге, и расслабляются на волю ветра, хаотично болтаясь. Сдаюсь. Да, физически и морально. Я отпускаю контроль. Больше нечего делать, нечего исправлять. Первый надлом произошёл ещё там, у перил, а теперь он углубился. Всё, что во мне цеплялось за жизнь, уже оросилось ядом фатальности. Может, позже это сменится чем-то другим – но скорее всего, у меня нет «позже».
Ветер вокруг шумит, или это мои мысли шумят? Сложно различить. Но я всё же пытаюсь вдохнуть: распахиваю рот, втягиваю холодный воздух