Голова тяжелеет. Возможно, кровь приливает, а может, сердце колотится так сильно, что мозг в панике. Я пытаюсь уловить что-нибудь реальное вокруг. Но весь мир вдруг распадается на фрагменты. Я вижу фрагмент неба, затянутого тусклыми облаками. Фрагмент рекламного билборда, где улыбается разрисованный клоун. Фрагмент оглушающего безмолвия, которое врезается в барабанные перепонки, заполняя всё без остатка.
Наверное, выгляжу сейчас жалко, дёргано машу руками, как кривой манекен, выкинутый из окна. Но меня никто не видит – или я не вижу никого. Весь город превратился в бессловесного гиганта, равнодушно созерцающего моё падение. И в этом равнодушии есть нечто болезненно-трезвое: я понимаю, что мир не крутится вокруг меня. Он не остановится, не скривится от ужаса. Никто не закричит: «Нет, стой!» – в последний миг. Все заняты собой, своими делами, заботами, а я – просто пункт статистики о самоубийцах.
Эта мысль заставляет меня содрогнуться: настолько ли всё было бессмысленно, что я даже не успел попросить помощи? Или я просил, но никто не услышал? Вспоминаю, как в последние недели я перестал брать трубку, не отвечал на месседжи, не приходил на встречи. Люди думали: «Он устал, у него дела», а у меня уже начиналась эта внутренняя агония. И я не дал им возможности понять, что со мной. Может, и не стоило? Ведь если бы кто-то заглянул мне в душу, он бы испугался. Я сам боялся, что найду там лишь чёрную пустоту.
Глядя на размытые силуэты домов, я ощущаю, что моё тело слегка переворачивается. Я хочу инстинктивно ухватиться ногами за воздух, как если бы это была вода и я мог выплыть. Бесполезно. Силы природы не спрашивают моего согласия. «Тело против воли» – вот оно, точно. Тело хочет жить, а я уже подписал приговор. Я чувствую, как сжимается грудь, как жжение поднимается к горлу. Пожалуй, это первое предчувствие физической боли, которая ещё не настала, но обязательно придёт при ударе.
Но ведь люди говорят, что всё кончается за долю секунды. Это быстро, проще, чем кажется… Надеюсь. Мне вдруг становится жутко, что я могу почувствовать эту боль и никуда не деться. Однако, может, именно в этом есть моя последняя расплата: за то, что не смог иначе решить проблемы, не смог увидеть свет в туннеле. Глупо ли это?
Внутри шквал противоречий: – «Почему я не остановился вовремя?» – «Разве не этого я хотел – прекратить все мучения?» – «Так почему же мне так страшно, если я стремился к избавлению?»
Я пытаюсь собрать эти вопросы в единое целое, но не выходит. Мои мысли рвутся в разные стороны, как стая испуганных птиц. Ничего уже не будет цельным.