Мама просто напевала, слегка ухмыляясь, когда мы шли.
Нас провели в ту же комнату, где случился мой вчерашний провал, но на этот раз… что-то во мне изменилось. Нервозность, которая охватывала все мое существо, исчезла, сменившись странным чувством отстраненности, как будто я на самом деле не стояла там, а они на самом деле не наблюдают за каждым моим движением. Мужчины в костюмах смотрели на меня с пустыми лицами, никаких надежд в их глазах не было – как будто они были готовы к тому, что я снова провалюсь. Мужчина, который был вчера в ресторане, сидел справа, и краем глаза я увидела, как он подмигнул моей матери.
Я долго смотрела на них – до того момента, пока моя мать не начала шевелиться позади меня из-за охватившей ее паники.
А затем я открыла рот… и запела.
Ноты срывались с моих губ легко, заполняя всю комнату. Я могла это сделать. Как всегда говорила мне мама, я не была умна и ни на что другое не годилась.
Но я могла петь.
Песня лилась – я закрыла глаза и позволила музыке унести меня. I Dreamed a Dream. Это была любимая песня бабушки. Именно она помогла мне выучить ее, и мы часто пели вместе у нее дома. Каждый раз, когда я пела эту песню, бабушка плакала.
Наконец открыв глаза, я увидела мелькнувшее удовлетворение на лицах мужчин, которые все это время пристально за мной наблюдали. Мужчина из вчерашнего вечера кивнул маме, и все ее тело, казалось, облегченно обмякло.
Значило ли это, что я сделала все хорошо… что она больше не будет на меня злиться?
Остальные мужчины поднялись и, как и вчера, собрались покинуть комнату.
Но мужчина из вчерашнего вечера остановился перед нами. Он был по-настоящему красив, с элегантно уложенными черными волосами и в строгом и опрятном костюме, как те, что носят люди в кино.
Но было в нем что-то такое, из-за чего у меня возникало чувство, словно по коже ползают насекомые.
Все в нем казалось слишком безупречным, слишком идеальным, и его темно-карие глаза… они были худшей частью. Они были холодными, как у мамы, и мне была ненавистна сама мысль о том, что прямо сейчас они оценивают и судят меня.
С легкой улыбкой, которая никак не растопила холод его глаз, он наклонился.
– Ты станешь большой звездой, милая.
Его слова были как шелк – гладкими и маслянистыми на ощупь. Мне не нравилось, как они скользнули по моей коже. Я вздрогнула, и ногти мамы впились мне в плечо, молча упрекая меня.
Мужчина протянул руку.
– Я Марко. И мы с тобой… мы будем лучшими друзьями.
Я пожала ему руку, не уверенная в том, что должна сказать.
– Я Оливия, – наконец сказала я… Как глупо. Наверняка все знали, кто я, еще до того, как я запела… верно?
Он усмехнулся, но в этом звуке не было никакой радости. Казалось, он смеялся надо мной.
Я ненавидела, когда взрослые так делали.
Отпустив мою руку, он погладил меня по голове. Его прикосновение