У меня нет других мыслей, как только о нем, и вечно желаю ему смерти, чтобы избавиться от него.
Вот уже два года, как я его не вижу – и не вижу по доброй воле. Кто бы мне помешал хоть завтра ехать в Париж, вот еще недавно я получила письмо от этой глупой Дарьи – зовет гостить.
Дарья моя приятельница. У меня приятельница. Как это на меня не похоже – иметь приятельницу.
Не еду я в Париж только потому, что при нем мне тяжелее, чем без него.
Разве можно назвать такое чувство ненависти и страха – любовью?
«Ты, матушка, на людей не похожа», – говорит мне моя няня Вавиловна.
Вот еще человек, которого если и не ненавижу, то не выношу.
Для меня нет ничего отвратительней типа «старой, преданной няньки», вроде этой Вавиловны.
Мне она была всегда противна. Противны ее заботы, и авторитетный тон, и ее глупая, рабья преданность нашему дому.
Я маленькая не смела сказать ей, что не люблю ее, – все бы заахали: «Как, ты не любишь свою няню?!». Теперь тоже заахают: «Как, женщина, которая вас вырастила?!» А как она растила? Кутала и учила не слушаться гувернанток. Выбрасывала из окошка лекарства и поила «травками», от которых я раз чуть не умерла… А преданность дому… Кошек обвиняют, что они лучше любят дом, чем людей. Это неправда.
Человек всегда нянчится с собакой, а кошки живут всегда на кухне, а если воспитывать кошку всегда при себе да ласкать ее, она будет вас любить. Вот мой Тим в деревне ходит за мной гулять, хоть за десять верст, и на даче отыскал нас, когда мы переезжали на другую улицу, в вагоне я его везу не в мешке или корзине, а прямо на веревочке, в сбруйке…
Да что это я заговорила о кошках да о няньках…
А впрочем, отчего же мне не говорить о том, что пришло в голову, ведь для этого я и завела дневник.
Надо же человеку как-нибудь высказываться.
Это, кажется, влияние Алеши Ремина – это он любит «высказываться».
А вот и нашла человека, которого я люблю по-настоящему, – это Алеша.
Вот кому желаю всякого счастья и вот кого бы хотела видеть хоть всякий день.
Пусть живет долго и счастливо – пусть найдет себе хорошую жену – вот хоть Дору Лазовскую. То-то начнут изливаться один другому, на всю жизнь хватит.
Бедный Алеша! Как он принял к сердцу эту историю с его матерью.
Впрочем, и я историю своих родителей плохо переварила.
Ведь, может быть, она меня душевно искалечила.
Сколько лет я растила в себе чувство мести к отцу, как Гамлет мечтала об этой мести.
Вот это тоже нянюшка рассказала мне, одиннадцатилетней девочке, что моя мать умерла от побоев отца, и рассказала, разозлившись на отца.
Я отца возненавидела и решила, как только мне минет двадцать один год, я ему все выскажу и уйду от него…
И вот мне уже двадцать четыре года, и никуда я не ушла, а к отцу стала совсем равнодушна. Да теперь я бы не могла мстить. Охота мстить теням!
А для меня все теперь тени, или безразличные, или неприятные. Я не вижу мира сквозь чары злого духа.
А