– Тебе нравится? Не правда ли, хорошо?
Она сделала несколько шагов по комнате.
В разрезе ее платья видны были ее ноги чуть не до колен, обутые в зеленые шелковые чулки и серебряные туфли на высоких оранжевых каблуках.
Пройдясь по комнате, она остановилась перед зеркалом, поправила на висках свои золотистые локоны и, достав из-за декольте микроскопический кружевной платочек, стала старательно вытирать пудру в уголках рта.
В зеркале она увидела большие, задумчивые глаза Таисы, устремленные на нее.
Брови Лазовской нахмурились, и она пошла к двери, уронив на ходу:
– Мы сядем за стол в четверть восьмого.
По уходе сестры Леонид снова взялся за рукопись.
– Где мы остановились? – спросил он, не поднимая головы.
– На восемнадцатой формуле – диктуйте.
Голос Таисы был низкий, почти мужской, и совсем не гармонировал с ее наружностью.
Леонид диктовал с полчаса.
Лицо его было серьезно, глаза глядели вдаль, светлые и спокойные, словно видя что-то вдали и не замечая окружающего.
В дверь опять постучали, и на доклад слуги, что барыня просит их одеваться, он спокойно и внятно произнес: «Вон!»
Таиса же положила перо и встала.
– Что вы? – словно очнулся он.
– Я пишу с трех часов дня, а теперь половина седьмого – я устала.
– А-а, – протянул он. – Жаль. Вы не можете, Таиса, приходить на час раньше?
– Нет, не могу.
– Я согласен прибавить вам еще пятьдесят франков.
– При всем желании не могу – я и так очень устаю. Возьмите кого-нибудь другого.
– Ах, вы знаете, что я привык работать с вами.
Он встал, потянулся. С его лица понемногу сходило спокойное выражение и заменялось его обычной насмешливой улыбкой.
– Тая, доставьте мне удовольствие: оставайтесь обедать, – вдруг, словно вспомнив что-то, очень ласково попросил он.
– Что вы, Леонид, у вас парадный обед.
– Глупости, Тая, поезжайте, переоденьтесь, я заплачу за такси, у вас есть белое платье. Вы такая милая и трогательная в нем.
Он присел на край стола, где она убирала бумаги, и, слегка прищурив глаза, смотрел на нее.
Она подняла голову и серьезно посмотрела на него.
– Бросьте, Леонид, я много раз просила вас не делать меня орудием для извода Доры и других людей. Я всегда чувствую себя ужасно глупо. Вы заметили, что Дора не подала мне руки?
– А это вас очень огорчило, маленькая Тая?
– Очень.
– А за что вы так любите Дору? – снова спросил он.
– Люблю, потому что Дора добра, проста, искренна, зла никому не желает и не сделает сознательно.
– Тая, я не встречал женщины очаровательней вас! И никого не люблю больше, чем вас, и…
– Что же, Леонид, вы не оканчиваете: «…и оставайтесь обедать, чтобы Дора сердилась». Вась это забавляет, а меня огорчает.
– Знаете, Тая, мне один человек сказал, что ему бы хотелось, чтобы люди знали мысли друг друга, – я нашел, что