ГЕРБЕРТ. Насколько я помню, лорд Байрон говорил: «Джин с тоником – вот источник моего вдохновения». УИЛЬЯМ. Чепуха. Во времена Байрона тоника не было. Наверняка он пил джин с водой или просто джин. Давай выпьем вина.
Они чокаются бокалами и делают по глотку.
ГЕРБЕРТ. Вообще – то я предпочитаю хороший виски.
УИЛЬЯМ. Вино гораздо полезнее виски. Вино снижает вред от курения, предотвращает болезнь десен, борется с сердечно-сосудистыми заболеваниями, предотвращает образование тромбов и защищает от рака ротовой полости. Это я тебе как врач говорю. (Встает и наливает в бокал Герберта еще вина.) Жизнь слишком коротка, чтобы пить плохое вино. Попробуй местный сыр, он отлично сочетается с инжиром. (Берет сыр и инжир и кладет в свою тарелку, затем подходит к хамону и начинает нарезать и класть его в тарелки.) Этот хамон мне прислали мои друзья из Испании. Я тебя угощу настоящим хамоном. Хамон не просто еда, это деликатес, сокровище и достояние Испании. История хамона весьма проста и очень стара, ей почти две тысячи лет.
ГЕРБЕРТ. А ты неплохо нарезаешь хамон. Где ты этому научился?
УИЛЬЯМ. О, нарезка хамона – это целый ритуал, а умельцев нарезать хамон называют кортадорами. Нарезается хамон на специальной деревянной доске – хамонере. Всему этому я научился в последнем путешествии по Испании. (Передает тарелки с нарезанным хамоном Герберту.)
Оба делают по глотку вина.
ГЕРБЕРТ А вино действительно отличное.
УИЛЬЯМ. Что ты понял, когда писал свою автобиографию?
ГЕРБЕРТ. Что науку двигают шизофреники, а искусство – алкоголики.
УИЛЬЯМ. Мне кажется, тебя всегда привлекали четыре темы: интернационализм, социализм, научный прогресс и свободная любовь.
ГЕРБЕРТ Это все в прошлом.
УИЛЬЯМ Что, осталась одна свободная любовь? Хотя, насколько я помню, свободу женщины ты сводил к тому, чтобы женщина могла свободно штопать носки своему мужу.
ГЕРБЕРТ Все, что мы пишем, в значительной мере автобиографично, не всегда в плане событий, но всегда в плане эмоций.
УИЛЬЯМ Ты слишком погружен в переустройство мира. Чем меньше старейший писатель пишет, тем больше у него славы. Вот у меня роль писателя-созерцателя, стоящего поодаль от событий и оттуда наблюдающего за людьми. Кстати, я хотел подарить тебе свою последнюю книгу. Это пьеса, «Шеппи». Сразу скажу, она не о женщине.
Встает, берет со стола книгу и передает ее Герберту. Герберт берет книгу, открывает обложку.
ГЕРБЕРТ (читает вслух). Дорогой Одетте от Уилли. (Вздыхая.) Ну понятно. А я с Одеттой уже расстался. УИЛЬЯМ. Ну извини, не знал. И с кем же ты сейчас?
ГЕРБЕРТ. С Марией Игнатьевной Закревской-Бенкендорф-Будберг.
УИЛЬЯМ. Эта русская фэм фэйтал? Так она же была любовницей Горького!
ГЕРБЕРТ. Не говори так о моей Муре. Мне кажется, что она главная любовь моей жизни. Жизнь для меня имеет ценность лишь тогда, когда в ней присутствует