И что случилось после нашей гибели – было непонятно. Отбился серафим, был ли уничтожен престол и господства?
Ребята кончили завтракать и пошли к выходу. Красная эскадрилья была совсем взрослая и ровненькая – всем тушкам по восемнадцать‑девятнадцать лет. Я не видел сейчас номерных нашивок, но знал, что на каждой цифра «два».
Оранжевая была разновозрастная. Их ведущим была девчонка по имени Хаюн. Я её помнил семнадцатилетней, но недавно она погибла, прикрывая свою группу. Сейчас, выходит, её телу двенадцать с хвостиком.
Можно скажу честно?
Она не особо‑то изменилась.
Второму и третьему номерам по четырнадцать‑пятнадцать. Четвертый постарше.
Когда все пилоты собираются вместе, что бывает нечасто, конечно, то выглядит это будто школьное собрание. Это я теоретически предполагаю. Никто из нас в настоящей школе не учился.
Я доел мороженое, кивнул болвану (тот высветил на белом пластиковом лице улыбку) и пошёл в свою каюту.
Пусть тушки каждый раз одинаковые, но привыкать к ним все равно приходится. Как к новой одежде, пусть она и твоего размера, и рубашка точь‑в‑точь как старая, и брюки такие же… Но старая одежда успела обноситься по тебе, ты к ней привык.
А новое тело ещё не привыкло к старому сознанию.
К тому же сейчас я весил всего тридцать девять килограммов (это если на Земле) и роста во мне было сто сорок пять сантиметров. Проверять не обязательно, все клоны одинаковы.
В двенадцать лет я был тощим и маленьким. К четырнадцати набрал пятьдесят четыре кило и вырос до ста шестидесяти пяти сантиметров. Нормальный пубертат, жрал в три горла и тянулся вверх…
Но сейчас все эти килограммы и сантиметры превратились в пыль и элементарные частицы на орбите Юпа. А я снова был худым и невысоким дитятей. Меня ждали прыщи, поллюции, обидчивость и плаксивость не по делу.
«Хватит себя жалеть» – сказал Боря. «У меня вообще нет тела и ничего, не ною».
«Ты не ноешь, ты нудишь», – отрезал я.
«Потому, что ты захотел такого альтера».
– Ха‑ха, – сказал я, потому что шёл по коридору и рядом никого не было. – Вот уж нет. Я хотел весёлого и оптимистичного приятеля для игр.
«Тогда я бы таким и стал. Не ной. У нас проблемы посерьезнее».
Я насторожился. Боря такими словами не разбрасывался.
«Помнишь вспышку после смерти и перед воскрешением?»
«Угу» – ответил я. «Ну не то, чтобы вспышку… свет…»
«Вот!» – таинственно прошептал Боря и замолчал.
Если он надеялся, что я начну его расспрашивать, то зря. Я устал. Мы были в патруле тридцать два часа, спал я мало и тревожно, так что сейчас мне хотелось прыгнуть в койку и поспать до вечера. Пусть темнит, сам не выдержит и всё расскажет.
Но