Видимо, потому, что у Ивана не было никакого образования, кроме школьного, он испытывал к Вене сложную смесь чувств: уважение и сострадание одновременно. Именно Веня спровоцировал его на то, чтобы обратить внимание на громадный книжный шкаф, оставшийся в доме от прежних хозяев. В начале Последней войны хозяева эмигрировали. Дом достался Коробову от муниципалитета вместо его собственного, уничтоженного осколком ракеты. От нечего делать Иван прочел пару книг. Выбрал самые худенькие и свежие. Остальные его не заинтересовали. Веня же, впервые увидевшей эту братскую могилу мыслей, затрясся, как щенок, почувствовавший аромат молока. Он тут же выпросил пять книг и вернул их меньше чем через три недели. Иван испытал тревожное чувство, которое не сразу идентифицировал. Жалость – не жалость. Презрение? Вроде бы нет. А потом сообразил, когда Вера рассказала, что провела прекрасный летний вечер между сфинксами, в компании поэтов, до помутнения рассудка страстно разговаривавших о чем-то интересном, но непонятном.
Ревность – понял Иван. Его терзала ревность. Он сообразил, что богатым, сильным, нежным, смешным – всем, всегда и везде предпочитают умных. Носятся с ними как с божками дикие племена. А его, Ивана, никто не любит, хотя он красивый, добрый и чувственный. Наслушавшись Веню и тайно сделав заметки, Иван принялся штурмовать шкаф, что привело к сокращению объемов производства самогона и негодованию тестя.
– Еще утром ушел тесть и нет до сих пор. Может, что случилось? – Иван готовился сунуть в духовку противень с уткой, как гробик в печь крематория.
Веня мечтательно взглянул на утку, вульгарно раскинувшую лапы, и сказал:
– Медом натри. Только нужно, чтобы он не подгорел. Мама так делает.
– Иван Николаевич хочет, чтобы я с ним сегодня к фёдорам поехал, прикинь! – будто не услышав, сказал Иван.
– Нафига? С тобой неприятностей больше.
Живя с тестем, Иван постоянно находился в напряжении. Иван Николаевич был ведущим, а Иван – ведомым. Приходилось подстраиваться: выбирать слова, позы, реакции. Тесть не третировал зятя, никак не ущемлял, но неосознанно выказывал презрение.
Во-первых, Иван находился в экономическом плену у тестя.
Во-вторых, он не ходил на рыбалку, не был способен толково обсудить ремонт «Нивы» и, самое главное, нудно источал недовольство бытием.
Иван думал так: «Презирает, потому что не знает, какой я на самом деле, а узнает – испугается». Приходилось прилаживаться не столько к этике, сколько к эстетике тестя. В этом смысле рассуждения Вени о спектакле оказались как нельзя кстати.
Иван пожаловался на отчужденность супруги Веры, но Веня не проявил заинтересованности. Неженатый и невлюбленный человек глух к подобным переживаниям. А толстый девственник особенно.
Впрочем, грызя морковку, Веня рассказал, что соседка Светлана, к которой он неравнодушен, сделала себе прическу, как у Марины Влади. Кто такая Марина Влади, Иван не знал, поэтому еще сильнее затосковал от скуки бесконечного весеннего дня.
Выпить