И никто не спрашивал, каково ему.
Он предпочитал зависать в музыкальном магазинчике, часами слушал там песни, они были словно послания из другого мира, в котором он скоро стал ориентироваться лучше, чем в своем собственном. Только голод загонял его домой. Там его частенько отправляли на поиски Марка, который опять где-то болтался, как говорил отец. Обычно Лоу находил его на реке, протекавшей неподалеку, а иногда в реке, где он собирал камни, наблюдал за рыбками и радовался, когда брат строил с ним домик на дереве. Эта речушка рядом с районом новостроек, где они чувствовали себя частью природы, была одним из лучших их воспоминаний. Они возвращались домой в вечерних сумерках с камнями в карманах и в грязной обуви, и Лоу, как старший, получал нагоняй, потому что должен был быть умнее.
В ту зиму 1967 года Лоу учился в Берлине и не хотел ехать на Рождество в Гарбург, но отец настоял. Марк второй раз завалил выпускные экзамены в школе, хотя был далеко не глуп и учителя его любили. Просто он не видел смысла в знаниях, которые никогда не пригодятся в жизни. Он предпочитал тусоваться с девчонками, болтаться, как говорил отец.
Лоу должен был помочь вразумить его.
«Тебя он послушает».
Отец никогда не понимал Марка. Сам он был абсолютно разумным человеком, а Марк – легкомысленным мечтателем, неорганизованным и чувствительным. Они жили на разных полюсах, одним из которых был разум, а вторым – удовольствие, это слово отец произносил сквозь зубы, скривив рот, словно говоря о чем-то, предназначенном для людей недалеких. На удовольствия не стоило тратить время, жизнь состояла из работы. В свободное от лечения пациентов время отец писал письма в медицинский журнал и участвовал в жизни евангелистской общины. Он был не особенно религиозным, но