Рабочие со страхом взглянули друг на друга и покосились на Хлопушу.
Но он не смотрел в их сторону.
На площадь с визгом и ревом выскочили несколько баб и окружили Хлопушу.
– Батюшка! – захлебываясь вопила одна. – Век копила! … Сундук цельный! Девке приданое! Стянули, черти!
– Не вели своим косоглазым грабить! – подхватила другая.
Сладу с ими нет! – кричали бабы. – Откупиться хотели – так нет! Всё тащут! Прибежавшие следом за бабами рабочие пытались унять их, испуганно взглядывая на Хлопушу.
Но тот махнул рукой.
– Тихо! – крикнул он. – Кто там озорует? Воскресенский завод не велено трогать. Работать будет. Илья! – крикнул он кудрявому казаку. – Возьми наших десяток. Очисти поселок. Сюда гони башкирцев. Скажи – вешать буду, кто грабить станет.
Илья махнул нескольким казакам и поскакал к рабочему поселку. Бабы бегом бросились за ними.
Народу на площади все прибывало. Из крепостной деревни, где жили земляки Захара, тоже прибежали мужики, бабы, ребята. Казаки пригнали из рабочего поселка башкир. Бабы и ребята, побросав опустошенные избы и раскиданные по улице пожитки, тоже выбежали на площадь. Всем не терпелось узнать, что теперь будут делать казаки.
– Тихо вы! – крикнул Хлопуша, перекрывая говор и крик тысячной толпы. – Говорить буду!
Он соскочил с лошади.
Громадный, плечистый, он откинул назад голову и пошел прямо к конторе. Все перед ним расступились. Сетку он все-таки не снял. Ниже сетки видно было только, как разевается рот и сверкают белые зубы.
Только что он подошел к конторе и стал всходить на крыльцо, как навстречу ему отворилась дверь и вышел Беспалов с караваем хлеба и солонкой сверху. Расправив на груди широкую бороду, он в пояс поклонился Хлопуше, протянул ему хлеб-соль и, поворачиваясь к нему гладкой стороной лица, заговорил тонким и ласковым голосом:
– Просим милости на наш завод.
– Ты кто такой? – спросил Хлопуша. – Хозяин, что ли?
– Приказчик! Старший приказчик! Разноглазый! – закричали из толпы.
– Так. Приказчиком я здесь, – перебил Беспалов, униженно кланяясь. Хлопуша махнул на толпу, чтоб дала говорить. – Только от меня, – продолжал Беспалов, – работным людям обиды не было. Пусть кто скажет, бил ли я кого, ругался ли. Хозяйскую волю сполнял, правда. Дело блюл. За порядком, конечно. А чтобы в рыло или в зубы – того не было…
Хлопуша повернул голову к толпе.
– Лиса, ведомо! – раздались крики. – Хозяйский угодник! Одно слово – разноглазый! Туда ж его! Чего на него глядеть! Вели голову рубить!
Беспалов