– Хочешь написать историю? Или готов стать её частью? – снова послышался голос, теперь ближе, почти над ухом.
Тимофей резко развернулся. В дверном проёме на мгновение мелькнул силуэт высокого мужчины в костюме прошлого века, однако фонарик осветил пустоту с танцующими в воздухе пылинками. Из коридора потянуло холодом. Виргинский поёжился.
Отойдя от стола, писатель принялся разглядывать дальнюю стену, на которой висел примечательный портрет. Луч фонарика выхватил из темноты лицо мужчины средних лет, написанное с поразительным мастерством. Глаза смотрели прямо на зрителя с пугающей проницательностью, а уголки губ изгибались в едва заметной усмешке.
В этот момент синий свет за окном стал ярче, наполняя комнату каким-то призрачным сиянием, и в этом неестественном мерцании Тимофею показалось, что глаза на портрете моргнули. Он почувствовал мурашки, устремившиеся по ногам вверх, и с опасением отвёл взгляд от портрета.
Неожиданно он увидел на столе старую тетрадь в кожаном переплёте. Она лежала так, словно кто-то только что её сюда положил: ни пылинки, ни следа времени. Потянувшись было к ней, писатель вдруг остановился и настороженно взглянул в окно: свет фонарей затрепетал, то ослабляя пламя, то вновь усиливаясь. Тени в углах комнаты зашевелились, принимая причудливые формы, и через мгновение вновь исчезли.
Дрожащими руками Виргинский взял тетрадь и почувствовал тепло кожаного переплёта, точно вынутого кем-то из-за пазухи. На первой странице витиеватым почерком было выведено: «Дневник Александра. Начат в год моего падения, закончен в день моего освобождения».
Синее свечение на мгновение вновь усилилось до прозрачной голубизны, ослепляя писателя. Когда же оно вернулось в прежнее состояние, Виргинский увидел, что на столе появились чернильница и очинённое перо – он готов был поклясться, что секунду назад их там не было.
Он перелистнул несколько страниц, удивлённо наблюдая свежий блеск чернил и еле уловимую пульсацию строк.
«Сегодня я потерял всё. Банк забрал последнее, что у меня осталось, кроме этого дома, – выхватил писатель из текста и пробежался глазами по диагонали. – Елена говорит, что мы справимся, что главное – мы вместе. Она не понимает. Никто не понимает. Эти фонари… Они говорят со мной. Указывают путь».
Тимофей перевернул страницу, и из дневника в ладонь выпала старая чёрно-белая фотография. На ней был запечатлён тот же человек, что и на портрете, только моложе, а рядом улыбалась миловидная женщина. Они стояли на фоне особняка, который тогда ещё сиял белизной и величием.
Внезапно порыв ветра распахнул окно и ударил створкой с такой силой, что остатки стекла с глухим звоном осыпались на пол. Холодный воздух ворвался в комнату, страницы дневника затрепетали в руках, а