«Сегодня 1 мая. Елена настояла на том, чтобы я начал делать записи, так как в последнее время я стал рассеянным и забывчивым. Возможно, она права. Дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Всё чаще ловлю себя на мыслях, которые раньше отбрасывал в сторону: странных, мрачных.
Вчера, например, один из моих служащих пришёл с претензиями по выплатам. Обычное дело, но я вдруг представил, как сжимаю его горло… и эта фантазия принесла мне удовольствие. Что со мной происходит?»
Виргинский хотел было перевернуть страницу, но порыв ветра из разбитого окна вновь взъерошил листы. На мгновение в синеве света показалось, что по кабинету проплыла женская фигура в старинном платье. Её силуэт растворился в тенях, оставляя лёгкий шлейф духов, до боли напоминающий родной аромат жасмина.
«15 мая. Сказал жене, что сегодня подписал договор с банком. Елена обрадовалась. Но она не знает главного: если я вовремя не верну долг, банк отберёт у меня всё».
Виргинский оторвался от чтения и прислушался. Где-то в глубине дома заскрипели старые половицы. Он поднял глаза и вздрогнул: портрет на стене изменился. Теперь Александр смотрел не прямо, а куда-то в сторону. Его улыбка стала жёстче, острее.
«20 мая. Провалы в памяти участились. Сегодня я очнулся в подвале, хотя помню, что работал в кабинете. На руках грязь, словно копал землю. Елена спрашивала, где я был – пришлось что-то солгать. Но что, не помню. Она смотрела на меня с недоверием. Со страхом. Она боится за меня? Или меня? Или того, кем я становлюсь? Я уже и сам не знаю».
Синий свет за окном подрагивал, отбрасывая на страницы дневника причудливые тени, которые складывались в силуэты людей, стремящихся убежать от неведомого ужаса. Виргинский ощутил, как ночная прохлада, проникая сквозь разбитое окно, окутывает кабинет невидимой вуалью. Он поднялся с кресла, поёжился и задумчиво выглянул на улицу. Ему показалось, что в голубом свете, на границе между реальностью и миражом, вальсировали неясные силуэты.
«1 июня. Я разорён. Я потерял всё. Банк забрал последнее, что у меня осталось. Всё, кроме дома. До него ещё не успели добраться…
Кончено, Елена плачет. Её слёзы раздражают. Я чувствую себя неудачником. Она говорит, что мы справимся, что главное – мы вместе. Она не понимает. Никто не понимает. Эти фонари… Они говорят со мной. Указывают путь. Глупая, наивная женщина.
Тот, другой я, он знает, что делать. Он шепчет мне по ночам, показывает выход. Сегодня он особенно настойчив. Говорит, что Елена – наша главная помеха.»
В мертвенной синеве мелькнули угрожающие тени, заставляя сердце Виргинского возбуждённо трепетать то ли от страха, то ли от предвкушения развязки.
«Сегодня 3 июня. Я сделал это. Боже, я сделал это. Её тело лежит в подвале, такое красивое даже сейчас. Она не кричала – просто смотрела