– Тебе сильно досталось из-за меня от главного врача? – тихо спрашиваю я. – Ох, скажи ему, пожалуйста, что я заплачу за разбитое стекло.
– Нет, ты сама извинишься перед ним. Он хочет убедиться, что ты точно не чокнутая, прежде чем выпускать. А про стекло забудь. Я уже все решил.
– Ты не можешь платить за меня.
– Пф, клопик, знаешь, сколько зарабатывают фэйсы?[1] – вмешивается Кальвадос. – Особенно этот желтоглазый жук. Да можешь во всех палатах пойти окна разбить, он не обеднеет.
Не успеваю я открыть рот – раздается удар в дверь. Все подпрыгивают. В палату влетает человек с маленькой черной Библией и крестом в руке. Он кричит нелепицу про Судный день, и я во всех красках ощущаю, что нахожусь в психиатрической клинике.
– Сияние сильнее тьмы, – завывает пациент, размахивая Библией, – Бог наш судья, покайтесь во грехе, нужно каяться!
Он кидается ко мне, и я вскрикиваю от ужаса.
Два санитара – за секунду до того, как сумасшедший бы вцепился в меня, – хватают его под руки. Пациент отбивается, держится за железную спинку кровати – она со скрежетом движется следом. Парень воет, как дикое животное. Санитары отрывают его около минуты.
Виктор закрывает меня собой. Клык в панике спасает мышей. Кальвадос помогает санитарам, и втроем они утаскивают парня за дверь.
– В палату шестьдесят шесть! – кричит кто-то в коридоре.
Я подбираю с пола Библию. На первой странице обнаруживаю надпись карандашом:
«Если твой глаз соблазняет вершить справедливость, то избавься от него, ибо не ты создал божье творение, не тебе его и судить».
– Ты цела? – раздается знакомый голос у двери: высокий, интеллигентный и взволнованный.
Адриан останавливается передо мной, с улыбкой осматривает Библию. В его руке смычок.
– Все в порядке, – киваю я.
– Я тоже живой. Спасибо, что спросил, – ерничает Виктор.
– Извини, я тебя не заметил. Думал, что Эмилия спала здесь одна, а Артур нырнул в палату и напугал ее. Он – тяжелый случай. По словам отца, безнадежен. Однако я не теряю надежды.
– Надежды? Он Судного дня тут ждет, – ругается Виктор. – Твоих рук дело?
– Разве я похож на человека, который ждет Судного дня? – вопросительно моргает Адриан.
– Не знаю, кто и чего ждет, но половина клиники шепчется об искуплении грехов и носится с религиозной символикой.
Я дергаю Виктора за рукав. Его грубый тон по отношению к Адриану меня удивляет.
– В клинике проповедую не только я, – мягко замечает священник и прочищает горло, а потом обращается ко мне: – Эмилия, я слышал о случившемся днем и… – Он засматривается, по-видимому, на мою потекшую тушь. – Возможно, тебе нужна помощь?
– Встретила старого знакомого, – вздыхаю я и, дотронувшись до плеча парня, говорю: –