Я спешил. Спрашиваю его, кто он и что он здесь делает.
– Я русский, вожу снаряды.
Вот это да! В фашистской армии работают русские люди, непосредственно участвующие в боевых операциях.
Около нас сгрудились немцы, слушают мой разговор с этим «русским». Сам он из Таганрога, и вот уже третий месяц у немцев – подвозит снаряды. Спрашиваю его:
– И много вас таких тут?
– Есть, – говорит, – несколько.
Пошел он куда-то и приносит несколько котелков рисовой каши с мясом. Пока он ходил, я попросил «вассер», пили много, даже глазевшие на нас немцы удивлялись. Сидим, кушаем. Наконец, подходит какой-то офицер в очках, типичный «технарь».
При помощи таганрогского мужичка ведем разговор. Снова слышу:
– Du gist ofizier? (ты офицер) – Тычет рукой в отвороты моей гимнастерки.
Наши гимнастерки на солнце порядком выцвели, и на моей четко виднелись следы от двух кубиков, которые я снял, когда был во ржи.
Отвечаю, что я техник-лейтенант.
После перевода немец говорит, что он мой коллега, но все же решил устроить мне экзамен. Подводит к автомашине, вижу, наш ЗИС-5, сам садится в другую машину и делает знак, чтобы я ехал.
Делать нечего, завожу машину и трогаюсь. Далеко не уедешь, кругом машины загораживают путь. Мои кубанцы подходят к офицеру и что-то ему говорят, после чего переводчик куда-то их отводит. Больше я их не видел. Весьма вероятно, что эти мужики последовали примеру таганрогца.
Теперь попробуем побывать на месте этих солдат в то время, вникнув в сознание рядового человека, не ведавшего, что планирует начальство, тем более Ставка верховного командования, но зато четко представляющего, что немец уже на Волге, захватил значительные территории Советского Союза.
Для них война закончилась. Теперь скорее нужно вернуться на Кубань – домой, к своим семьям. А пока главное – остаться живым. Такова психология обывателя, выработанная двумя десятилетиями изуверской политики Сталина по отношению к народам Украины, Северного Кавказа, Кубани. Вспомним насильственную коллективизацию, ликвидацию кулачества как класса, голод 1932—1933 гг.
Остались мы четверо. Раненый водитель почти не мог уже ходить. Вскоре нас отвезли на хутор Вертячий и поместили в подвале какого-то строения. Здесь было уже до сорока человек. Вечером отвезли в степь и поместили в овечью кошару. Это был загон для овец, приспособленный под лагерь военнопленных: обнесен двумя рядами колючей проволоки со сторожевыми вышками для охраны.
В этом, так называемом, лагере было уже несколько тысяч военнопленных и лиц в гражданском, попавших в плен в этот злополучный день – 23 августа 1942 года.
В послевоенном фильме «Сталинградская битва» этот день назван был диктором «черным днем» Советской Армии. Ужасную ночь мы пережили с 24 на 25 августа. Несколько раз за ночь кошару бомбили наши самолеты, приняв ее за скопление противника.
А может