– Поехали, что ли? – спросил он.
Варвара, не ответив, села в кабину. Яковец еще долго заводил полуторку ручкой, потом в каком-то дворе они сваливали картошку и только часа в два пополуночи выехали из города.
– Что ж теперь будет? – осторожно осведомился он.
– Плохо будет, – ответила Варвара, думая о своем.
– Скажете все, как и было? – испугался шофер.
– Теперь поздно, – ответила она своим мыслям. – Теперь окончательно поздно. Теперь все!
До Выселок Яковец, слава Богу, молчал. Но когда выехали на широкую дорогу, набрался до того наглости, что сообщил:
– Теперь, между прочим, Варвара Родионовна, менять вам показания просто-таки невозможно. Сейчас, если вы даже на меня и скажете, вам не поверят. Это уж будьте уверены. Конечно, шоферишка шоферит, на такого побитого судьбой, как я, все можно взвалить, любое обвинение. Но только учтите, я человек семейный, я обязанности перед детьми имею и на себя доказывать не собираюсь. А вам ничего, – вы одиночка, ну, выговор заимеете – и вся недолга. И еще мелкий момент: вы сами меня на эту брехню подтолкнули, я такое даже и не думал…
Варвара молчала.
– Не желаете со мной говорить? – обиделся Яковец.
Она и на это не ответила.
– Ноль вниманья – фунт презренья, – обеспокоился ее молчанием Яковец. – Решили, что Яковец человек бессовестный. Как хотите, можете думать, но только учтите, если здорово подопрет, то и у меня совесть прорежется. Пока ведь без надобности.
– Помолчали бы вы, Яковец! – со вздохом попросила она.
– Совесть, Варвара Родионовна, дело темное, – вздохнул шофер. – Каждому своя…
Есть упоение в бою…
Штуб поднимался на третий этаж в свою квартиру очень медленно. По дороге он предложил версию насчет того, что «Опель» просто-напросто «занесло». Вполне могло занести, тем более что резина старая, лысая, сколько они на этом одре намотали километров?
– Верно, Терещенко? – осведомился Штуб.
Шофер возмутился. Его профессиональная честь была ущемлена.
– Видали? – отнесся он к докторам – к Устименко и Степанову. – Слышали?
И, преградив своим туловищем дорогу маленькому Штубу, заговорил на басах:
– Это же курям на смех, товарищ полковник! Ни гололеда, ни снега, а меня занесло? Какой же я тогда водитель первого класса? Двадцать шесть лет за баранкой, а по такой погоде сделал аварию и набрехал к тому же на атмосферные осадки? Нет, Август Янович, на это я пойти не могу.
– Ну ладно, шут с тобой, – согласился Штуб, – не тебя занесло. Их на нас занесло и об нас ударило. Такой вариант возможен?
Терещенко пожал плечами.
– Начальству виднее, – произнес он фронтовую присказку. – Оно грамотное и газеты читает.
На площадке второго этажа Штубу стало совсем плохо: при слабом свете маленькой лампочки Устименко увидел, как лицо полковника залилось потом. А Евгений, конечно, обмер от страха и так расставил руки, будто Штуб сейчас упадет в обморок.
– Ничего, – тихо сказал