– Так вот, – слегка откашлявшись, начала Золотая. – Может, это записать в виде протокола или как у вас это тут называется? Наверное, тебе, Август Янович, документ нужен с подписью…
Он отрицательно помотал головой, снял и протер очки с толстыми стеклами, закурил папиросу.
Валя тоже закурила. И в пятидесятый по крайней мере раз услышал Штуб историю чудовищной акции фашистов, называемой «Мрак и туман XXI». Но сейчас все было иначе, настолько иначе, что Август Янович положил перед собой на стекло лист бумаги и записал несколько фраз сокращенно, почти формулами, понятными только ему самому.
– Сколько лет было тогда твоему мальчику? – перебил он вдруг Валю.
– Жене? Одиннадцать, двенадцатый.
– Он не из фантазеров? Ты только не обижайся, Валюша, есть мальчишки-выдумщики, это отличная порода, в данном же случае мне точность необходима.
– Нет, – маленькими глотками отхлебывая чай, ответила Валя, – он никогда не выдумывал. Да и разве придумать такое возможно?
– Женя один-единственный спасся?
– Когда фашисты вломились и Постников начал в них стрелять, мой Женя выскочил на лестничную площадку. Он видел, что Постников выстрелил несколько раз, и побежал по коридору, когда Постников уже упал.
– По какому коридору? – спросил Штуб.
– По коридору второго этажа онкологической клиники. Оттуда был лаз на чердак, стремянка железная. Женя туда и юркнул, он ловкий был очень мальчик, даже несмотря на болезнь… Саркома…
Валя на мгновение отвернулась, видимо, больно было и тяжко вспоминать.
– Но они ведь здание подожгли? – спросил Штуб.
– Ты что, мне не веришь? – вспыхнула вдруг Золотая.
– Я тебе верю, – спокойно ответил Штуб, – но мне самому надобно себе картину полностью уяснить.
Золотая поставила стакан на стол и спросила:
– Может быть, ты мне не хочешь верить? Это ведь тоже важно. Для меня тогда узнать про Постникова было радостью. Я думала, что для тебя это будет… ну если не счастье, то, допустим, положительный факт. Ты же словно бы сопротивляешься.
– Ты желаешь, чтобы я воскликнул «какое счастье»? – осведомился Штуб. – Ты от меня непременно эмоций требуешь, Валя? Но ведь я всегда такой был – байбак, еще в редакции вы меня довольно обидно дразнили по этому поводу. Так уж давай так с тобой условимся и напоследок: если мне восклицать, то я на это не способен нисколько. Если же методически и точно, без вспышек и прекраснодушия, без воплей и патетики дело делать, то на это я, кажется, способен и на этом не сорвусь. Тебе мои восторги нужны или реабилитация имени Постникова?
Валя ответила, что, конечно, реабилитация. Ей сделалось, видимо, неловко за свою вспышку, она раздавила в пепельнице окурок и спросила, не глядя на Штуба, знал ли он сам лично Постникова.
Штуб ответил, что несколько раз видел.
– А Аглаю Петровну Устименко?
– Знал хорошо, – угрюмо ответил Штуб.
– И что ты по поводу нее думаешь? – осведомилась Валя.
– Ты