Потерпевшие победу. Советские либералы и крах демократии в России (1987–1993 годы). Гийом Совэ

цельность своей личности, используя рациональные стратегии сопротивления тоталитарному господству. Но в отличие от Уинстона, чья трагическая судьба выдает пессимизм Оруэлла на фоне апогея сталинского режима, советские люди одержали, похоже, победу в защите индивидуальной целостности своей личности. Действительно, перестройка часто рассматривается как момент, когда индивидуализм советских людей, долгое время скрывавшийся под личиной конформистского коллективизма и ритуальных проявлений лояльности, проявился в полной мере137. В свою очередь, гипотеза о таком скрытом индивидуализме объясняет легкость, с которой советские люди приняли и разделили основные принципы западного индивидуализма, в частности идею о неотъемлемом достоинстве личности138.

      Однако смысл моральной критики, которой Попов подвергает системную двойственность, не в этом. Он далек от восхваления адаптационных способностей бюрократов, которые могли бы сохранить свою совесть в условиях сильнейшего давления, и осуждает пагубное воздействие этой двойственности на развитие их личности и, следовательно, на общество в целом. Позаимствовав научные термины у биолога Павлова, экономист описывает шок, вызванный двойственностью, как когнитивную дисфункцию коры головного мозга, которая причиняет сильные страдания тем, кто ее испытывает (в данном случае это первое поколение советских руководителей Системы, которые были искренними коммунистами). Попов признает, что руководители Системы следующего поколения настолько свыклись с двуличием, что их не мучают угрызения совести. Но в глазах Попова отсутствие психологических страданий не делает их цинизм более легитимным, потому что он представляет угрозу обществу. В данном вопросе экономист разделяет широко распространенное в то время опасение по поводу моральной интоксикации коррумпированных меньшинств. Таким образом, по мнению Попова, структурный цинизм бюрократов вреден, потому что деморализует общество в целом, принося такие бедствия, как «замедление темпов экономического развития и научно-технического прогресса, многочисленные нравственные потери, нигилизм среди молодежи»139.

      Критика административно-командной системы не подтверждает распространенность скрытого индивидуализма в СССР; она обвиняет советский режим в отчуждении личности, которое социалисты всегда изобличали как структурный продукт капитализма. Однако Попов не отказался от социализма (пока, по крайней мере), но упрекает его в том, что тот не выполнил свои моральные обещания. В знаменитой статье 1987 года Попов осторожно указывает на то, что двуличие руководителей системы «противоречит самой социалистической идее, в центре которой – человек, его духовный мир и нравственный облик»140.

      Вывод, который следует из этой радикальной критики, подразумевает крутой поворот в стратегии реформ перестройки: Попов призывает не к усилению дисциплины и принятию новых принудительных мер (касающихся, например, употребления алкоголя),