Сейчас, по крайней мере, это бесконечное путешествие подходило к концу: завтра, ближе к полудню, они должны были встать на якорь в акватории порта города Сан-Томе́. С тех пор как они покинули ангольский порт Бенгела, Луиш-Бернарду начал замечать, что воздух становился все более тяжелым, а свежий атлантический бриз постепенно затихал, сменяясь нависающим над морской поверхностью плотным слоем влаги. Корабль неуклонно приближался к линии Экватора, продвигаясь вперед через облачную дымку, за которой его ждал неведомый ему доселе мир. Он думал, как, должно быть, это пугало португальских моряков, когда они теряли из виду африканский берег и плыли в пустоте океана навстречу мрачным владениям Адамашто́ра[21].
Луиш-Бернарду покинул Лиссабон ранним мартовским утром, погрузив накануне на судно свой багаж. Он включал чемодан, полный медикаментов, заготовленных его товарищем по четверговым посиделкам доктором Филипе Мартиньшем, два чемодана книг, из расчета одна книга в неделю на сто пятьдесят недель, граммофон и несколько любимых пластинок – Бетховен, Моцарт, Верди, Пуччини. Был также сундук с одеждой для тропиков, посудный сервиз и его личный набор ножей в серебряном футляре, две дюжины ящиков вина и дюжина коньяка, восемь коробок сигар, купленных в лиссабонском районе Шиаду, в лавке Havaneza, писчая бумага, ручки и чернила на три года вперед, любимые прогулочные трости, а также – домашний письменный стол со стулом, которым суждено было стать слабым напоминанием обо всем том, что ему пришлось оставить.
Принятое им решение уехать не было неожиданным и импульсивным. Луиш-Бернарду принимал его понемногу, незаметно, как бы внутри себя, с самого начала, с того дня в Вила-Висозе, когда судьба уже начала выскальзывать из его рук, становясь ему неподвластной. Позже он почувствовал, что попал в западню, куда все, будто сговорившись, толкали его: и слова короля, которому вторил граф де-Арнозу, и доводы Жуана, заставившего его стыдиться возможного отказа, и, в конце концов, предложение о продаже компании, такое невероятное, упавшее с небес и настолько ко времени. Он ощущал, что его взяли в кольцо, что на него постоянно напирают, что круг обстоятельств сузился настолько, что вырваться из него, по крайней мере достойно, уже невозможно. Был брошен вызов духу Луиша-Бернарду, жаждущего приключений и открытий, его чувству долга и служения благородному делу, согласованности его идеалов и характера и, что самое главное, как сказал Жуан – его внутренней потребности в широком, неожиданном альтруистическом жесте, которым он мог бы оправдать свою доселе комфортную и праздную жизнь. Вот так его обложили, со всех сторон.
Что касается Матилды, то она, в конце концов, тоже стала много думать об этом