– Хорошо, что хоть слышали! – передразнил полицай. – Ну так вот…
Он все еще пытался свернуть самокрутку, но пальцы плохо слушались его.
– Так вот… Как и что – я вам докладывать не намерен и не считаю нужным, но мы – кое-кто из комсомола – были приданы нашему старому учителю, еще школьному, Андрею Филипповичу, который в начале войны пострадал от нашего начальства. Фиктивно, конечно, а все-таки пострадал. И фашисты с удовольствием привлекли его к себе, они ему доверили полностью, а он подобрал себе нас. И убитый вами Анатолий Кривцов был его связным с подпольем. Догадываетесь хотя бы сейчас, что вы наделали!
На лбу у Володи выступила испарина.
– Догадались? Герои-партизаны! Понимаете, что происходит, когда непрошеные мстители лезут не в свое дело, когда, ничего толком не узнав, не разобравшись ни в чем, всякие ферты шуруют по-своему…
– Ну, мы не ферты, – вспыхнул Володя, – нам тоже не сладко!
– А кому нынче сладко? Кому? Им не сладко, они нервные! От нервности Андрея Филипповича так, за здорово живешь, застрелили, из-за нервности, из-за того, что не можете слышать слово «русский» от полицейского, Толя наш убит. Ах, им не сладко! Ах, они переутомились!
Губы полицая задрожали, лицо вдруг стало совсем мальчишеским, и, всхлипнув, он сказал с такой силой отчаяния, что у Володи сжалось сердце:
– Идиоты со «шмайсерами»! Герои из мелодрамы! Дураки вонючие! Мы только развернулись, только начали, мы бы…
Громыхнула дверь, вошел Цветков – белый как мел, с присохшей к лицу гримасой отчаяния – и, увидев плачущего «полицая», заговорил быстро и невнятно:
– Я все понимаю, Сорокин, я принимаю всю вину на себя, я отвечу за свои поступки, готов ответить по всей строгости законов военного времени, но сейчас нам нужно уходить, фашисты могут нагрянуть, а мои люди не виноваты в моей дурости, я не имею права ими рисковать. Вы, конечно, отправитесь с нами, у вас нет иного выхода…
– Нет, есть! – с ненавистью глядя в белое лицо Цветкова мокрыми от слез близорукими глазами, ответил Сорокин. – Мы обязаны оставаться тут. Теперь, после вашего идиотского рейда, нам еще больше доверят оккупанты, и мы обязаны это доверие использовать полностью. И не вам нас снимать, не вы нас сюда поставили, не вы нам дали эту каторжную работу…
Он долго сморкался, задыхаясь от слез, потом протер платком очки, отвернулся и спросил:
– Ну как мы теперь будем без Андрея Филипповича? Как? У нас и коммуниста теперь ни одного нет, понимаете вы это? И связь нарушена, теперь ищи ее – эту связь…
– Связь отыщется, – тихо вмешался Володя. – Если у вас действительно такая организация, то как может быть, что вас не отыщет подполье, не свяжется с вами? Да и сами вы сказали, Сорокин, что теперь вам оккупанты должны еще больше доверять…
– Они Андрея Филипповича будут хоронить! – вдруг с ужасом воскликнул Сорокин. – Вы представляете? Они будут его хоронить как своего героя, они из этого спектакль