Женский голос подобрался к нему, и шепчет: – «прошу дитя, не сдерживай слёзы, будь что будет».
Стезю мысли обуревает шторм.
Что если он ошибся, что, если всё, во что он верил и стремился достичь – оказалось ложью? Что если он начал погружаться в бездну неверного выбора? Или пожинает её плоды в затонувшем кратере? Он не мог остановиться, не мог повернуть назад. Слишком много было уже сделано, слишком много было потеряно. Слишком много вопросов. Нет им места.
В его глазах отразилась картина, которая оставила его безмолвным и пораженным. Что-то внутри него сломалось – механизм вышел из строя и не восстановился.
– Нет мне места…
Правильно Ванхоль, это верная мысль. Твоя земная оболочка отягощает тебя, тянет всё ниже и ниже, в пучины ада. Так зачем всё это тебе – сбрось же её! Раз и навсегда! Сейчас! Давай!
– Мне ведь… – захлёбываясь слюной, с трудом говорил Ванхоль, —мне ведь и двадцати нет…
Брось предрассудки, друг! Вспомни, как тебе было хорошо, когда кругом дюны тишины!
Он повернулся набок, и пробубнил:
– Дюны тишины… это хорошо… хорошо…
Хлопала дверца шкафа, кто-то шагал по коридору. Роза, наверное, очнулась, – подумал Ванхоль.
Ты получаешь сейчас то, чего ожидал и к чему стремился, за что ты так долго воевал; после твоей победы этой ночью твоя душа будет свободна. Ты можешь ненавидеть меня, я знаю. Ты считаешь меня неуравновешенным, тобой движет ненависть ко мне, я чувствую это; Ванхоль – ты сам виноват в том, что испытываешь её. Но я не считаю тебя ни безумцем, ни маньяком; скажу больше: я чувствую у тебя в душе то же самое, что бурлит и во мне, мой друг. Вдохни же побольше воздуха и не забывай дышать, милый друг, ведь впереди, верно, ждёт не так уж далеко залитый кровью и довольно холодный полумрак ночи…
– Не неси чуши. Нет там ничего, никакого мрака, никакой крови… пустота одна… и только…
Только пустота?! Но почему же в глазах твоих всё ещё горит затейливый отсвет чего-то очень реального и приятного? И каково оно на вкус, это нечто, что ты назвал пустотой?
– Не знаю, я не знаю…
Ты ещё не знаешь этого; как не знает этого и Ванхоль. Потому что таково единственное, что когда-то было и в чём ты уже не нуждаешься, а от чего, пресытившись, приходишь в крайнее раздражение, ибо знаешь, насколько ничтожен каждый новый день жизни. И ничего, кроме этого, не останется у тебя, милый друг. И ещё, быть может, через несколько мгновений… и тебя не будет в живых.
Зачем же ты вспоминаешь их, Ванхоль? Что за багровое безумие тебя обуяло? Помни только: мы все – ты, я, он, оно, – все мы едины в том, что заставляет нас страдать, чего жаждет, на что надеется, чего хочет твой разум, и в том едином, что роднит нас всех, глубоко равнодушных к счастью, вызывающему зависть и ненависть. Всё это – мы. Ты хочешь,