Всю свою жизнь он мечтал о семье, где каждому есть место, где тобой гордятся, где тебя ценят, там, где тебе помогут…
«Сон ли это?» – спросил у себя Ванхоль. – «Почему тогда ему нет конца? Почему я его вижу? Почему я не проснулся?».
Всё стихло. Теперь в темноте слышался только слабый звук; то ли полузвук, то ли полушорох. Или аккомпанемент шорохов и барабанов? Что-то вроде мышиных царапаний. Да, царапаний. «Что мне делать!?» – повторял Ванхоль, закусывая язык. – «Что мне теперь делать?».
Казалось, прошла вечность. Можно было подумать, что мы здесь одни. Так и было. Я и Ванхоль. От непринятия себя он заметался по комнате, как загнанный зверь, в поиске выхода. Потом упал на пол, находясь на грани обморока.
В пустом подъезде тихо и пусто. Никого и ничего – только вездесущий ветер, изредка врывающийся в подъезд и как будто забывающий о своей погоне за воздухом. Ванхоль посмотрел под ноги – а ведь от лужи не осталось и следа – заключил он. А почему тогда она мокрая? Он даже немного удивился тому, что это так уж его волнует. Потом пожал плечами и побежал вверх, в квартиру.
Ему было всего пять лет, он не познал ещё сокрушительной скорби и ненависти, страха одиночества, одним словом – ребёнок. Невинный, чистый, прекрасный ребёнок.
Мальчик радостно просчитал каждую лестничную ступень и, поднявшись до нужного этажа, постучал в дверь, ожидая прихода родителей. Но вместо того, чтобы услышать открывающуюся щеколду, он краем глаза заметил – что дверь открыта: со стороны ручки имеется щель, откуда дует сквозняком и веет запахом домашнего уюта. Немного приоткрыв её, Ванхоль прошёл до вешалки, снял грязный дождевик с сапогами и окликнул кто есть дома. Эхо разлетелось по комнатам – никто не ответил. С едким отзвуком шумела вентиляция в ванной, соседи что-то ворчали сверху, слышны были карканья ворон из окон. И только шипение, похожее на газ, привлекало внимание.
Насторожившись, он прошёл на кухню. На плите горело две конфорки: обе оказались пусты. Прокрутив тумблер, он потушил их и пошёл дальше по коридору, в гостиную.
Не дойдя до самой арки, ограждающей столовую от гостиной, послышался звон часов, (знаменующих отсчитанное время), плавно тикающих на стенке у серванта. От стоящей на этом серванте посуды исходил вибрирующий стекольный цок, что, искажаясь в пространстве, смешивался в плоский грохот.
Подойдя ближе к дивану, приглядываясь к сверкающим осколкам люстры, в отражении зеркала он увидел упавшую книжную полку, неожиданно грохот прекратился, приятно отрезвляя Ванхоля наступившей тишиной, сравнимой с блажью очищения мозга от назойливой мысли.
В его глазах можно было уследить сомнение и страх неизведанного, сменившие радость и беззаботность; какая-то субстанция вдруг