Она цеплялась за его плечи, за шею, за грудь – не как женщина, которая хочет быть красивой, а как та, которая больше не может ждать. Он расстёгивал её одежду с нетерпением, в котором не было ни грации, ни игры – только необходимость. Её свитер, тонкая майка, нижнее бельё – всё падало на пол, исчезало, превращаясь в хрупкие следы, которые утром будут говорить о главном.
Его движения были резкими, но не грубыми. Он гладил её – не чтобы успокоить, а чтобы убедиться, что она здесь, настоящая, тёплая, открытая. Алёна дрожала под его пальцами, выгибалась, прижималась, как будто её тело искало в нём что-то большее, чем страсть – подтверждение, что он выбрал её.
Когда они оказались на кровати, ничего уже не оставалось от осторожности. Только инстинкт, только голод, только стремление слиться полностью. Он вошёл в неё с такой отчаянной нежностью, как будто каждый миллиметр её тела был пространством, по которому он шёл, возвращаясь к себе.
Они оказались на кровати, не договариваясь, не направляя – как если бы туда их вело что-то большее, чем желание. Алёна подалась к нему, встретила, прижалась – грудью, бедрами, животом – и всё её тело говорило: «Я здесь. Я твоя. Бери». Он скользнул рукой по её бедру, почувствовал, как под кожей напрягается мышца, как в животе отзывается это касание. Она дрожала. Не от страха. От предвкушения. И от желания, которое уже не скрывалось, не пряталось, не стыдилось себя.
Когда он вошёл в неё, всё вокруг растворилось. Звуки, образы, напряжение, ожидание. Остались только два тела, слившиеся в медленном, точном ритме, в котором не было ничего грубого, но всё – настоящее. Он чувствовал, как она принимает его – не просто физически, а всем существом. Как под ним растёт напряжение, становится плотнее дыхание, как она замирает и тут же двигается навстречу. Их движения не были резкими, не были механичными – они текли, как музыка, сдержанная, но насыщенная, с внутренней архитектурой, понятной только им двоим.
Он вёл – но не властвовал. Она отдавала – но не терялась. Это была сцена, в которой не было зрителей. Только исполнители, отдавшиеся роли полностью. Он ловил каждое её движение: как пальцы сжимаются у него на плече, как губы касаются его скулы, как ногти царапают спину, не оставляя следа, но оставляя память. Она не говорила – но её тело говорило за неё. И каждое его движение было не актом обладания, а подтверждением: ты здесь, ты моя, и я знаю, как ты дышишь, как ты звучишь, как ты вздрагиваешь.
Темп нарастал. Не по их воле – само пространство подталкивало. Ритм становился плотнее, точнее, сильнее. Он чувствовал, как с каждой минутой её дыхание становится прерывистым, как она не успевает за ним, как накрывает её, как накрывает его. Она выгнулась под ним, выгнулась с силой, с криком, который не был криком – это было дыхание, ставшее звуком. Он замер на долю секунды, затем продолжил, уже не думая, не контролируя. В этот момент они были не двое, а одно. И это одно сжималось, сокращалось, нарастало,