Мы двинулись дальше, увязая в мерзком месиве. Я спросил:
– Учитель, мы знаем, что Суд состоится. А после Суда что их всех ожидает? Ужесточится казнь? Или помилованы будут? Или так и останутся гнить на своих кругах?
Он ответил:
– Ты многому обучался; что же говорит твоя учёность? Чем существо совершеннее, тем сильнее чувствует и страдание, и счастье. Те, кто здесь, – все они прокляты и казнимы, и по закону нет им прощения. Но и в них, в каждом, теплится лучик надежды. Кто знает, может, кого-то и помилует Вечный Судья.
Так мы шли этой долгой дорогой по кругу, ведя таинственный разговор. И вот наконец подошли к началу крутого спуска.
7. Четвёртый круг. Плуто. Сребролюбцы. Через Стикс в круг пятый
– Баба́й Ага́, Баба́ Шайтан, але́ппе!
Такой непонятный и дикий вопль взмыл откуда-то снизу, ударил по нашим ушам.
– Ба, да это Плуто, упырь с волчьей мордой, – воскликнул учитель, – узнаю его хриплый вой! Не бойся: как бы яростно он ни вопил, не в его власти остановить нас. Спускайся осторожно, с камня на камень.
И, заглянув вниз, в пропасть, крикнул:
– Замолчи, волчина бешеный! Грызи сам себя! Мы нисходим в твою яму, потому что такова воля Вышних, разрази тебя Михаил Архангел!
Как отяжелевшие паруса со снастями рушатся, когда ломается мачта, так рухнуло наземь свирепое чудище. И мы беспрепятственно спустились в круг четвёртый, в пропасть, куда стекается зло со всего мира.
Господи правосудный! Сколько я уже видел невыносимых мучений и сколько ещё увижу! Все мы отданы на съедение греху, он отравляет нашу жизнь и терзает нас после смерти.
Как волны в бурлящей пучине Харибды набегают, сталкиваются и разбиваются друг о друга, так здесь, в четвёртом круге, выплясывают грешники свою пляску.
Толпы народа разного возраста, облика, цвета кожи лупили друг друга, давили, трясли и ломали с визгом и воплями. С разбега неслись друг на друга, сталкивались так, что искры из глаз, и вновь разбегались, и при этом выкрикивали со злорадным отчаянием: «Ну что, накопил деньжат?» или: «Всё потратил, что было?» Они метались, как быки, которых гоняют по арене и травят на потеху публике, или как кулачные бойцы – расходились, собирались кучками, строились, снова сбегались, шеренга на шеренгу, с диким пением и криками перемешивались в драке.
От такого зрелища вновь заныло моё сердце. И я спросил:
– Учитель, кто они? Кое у кого – вон в том ряду слева – я вижу, выбриты макушки. Неужто тут, среди грешников, священнослужители католической церкви?
И он мне в ответ:
– Это те, кто при жизни был одержим жадностью и скупостью, а вместе с ними – безумные расточители. И те и другие служили сребролюбию, страсти, которая помрачает разум. Копили ли они, или отчаянно тратили – они отвергли то, что истинно ценно. И теперь, лишившись всего, осуждены на вечную