Пока одна душа ворковала всё это, другая рыдала поодаль. От жалости и сострадания в глазах у меня потемнело, дыхание пресеклось, и я рухнул без чувств.
6. Третий круг. Цербер. Чревоугодники
Я очнулся. В памяти моей ещё носились скорбные тени влюблённых – невестки и деверя. Но я был в третьем круге, новые страсти и новые страдальцы окружали меня со всех сторон.
Третий круг – круг дождя. Вечный дождь, холодный, тяжкий, назойливый, никогда не перестаёт, лишь иногда перемежается мокрым снегом или градом. Мутные потоки пронизывают воздух, превращают твердь в зловонную хлябь.
Здесь царствует Цербер, его же именуют Неусыпающий Червь. У него три головы, три пасти скалятся и непрестанным лаем загоняют узников третьего круга в холодную вязкую грязь. Глаза его кроваво-красные, жёсткая шерсть на морде слиплась от слюны и крови. Раздутое брюхо висит над когтистыми лапами. Цепкими когтями он хватает попавшиеся ему души, царапает, рвёт, сдирает кожу. Истязаемые воют пёсьим воем, извиваются ужами, пытаясь вырваться из страшных когтей.
Увидев нас, разинул Цербер все три свои пасти, оскалил клыки и уже приготовился броситься, но вожатый проворно нагнулся, схватил ком земли и швырнул в отверстую среднюю пасть. Цербер мгновенно затих – так собака-попрошайка, которой кинули кость со стола, отбегает с добычей в уголок, и оттуда доносятся лишь ворчание и хруст. На минуту умолк непрестанный лай, до того тошнотворный, что лучше вовсе оглохнуть, чем вечно его слушать.
Мы шли по скользкому месиву; я чувствовал, что поминутно наступаю на что-то шевелящееся, на подобия тел человеческих, втаптываю их в жидкую грязь. Лишь стоны и хлюпающие, чавкающие звуки раздавались под нашими шагами.
Вдруг впереди какое-то существо отчаянным усилием высвободилось, приподнялось нам навстречу.
– Флорентиец, путешествующий сквозь бездну! – услышал я вязкий невнятный голос, будто кто-то силился говорить с набитым ртом. – Ты узнаёшь меня? Земляки мы. Ты родился раньше, чем я закатился.
Лицо его было измазано до неузнаваемости.
– Кто ты? Не узнаю тебя в маске. Назовись и расскажи, за какие грехи попал в это гиблое место.
Он прохрипел в ответ:
– Ты должен помнить меня: флорентийцы прозвали меня Чакко – поросячье имя – за то, что я любил пожрать и выпить. Слонялся по пирам да застольям, по крестинам, поминкам и свадьбам, там и сям выклянчивал жирный кусок. А вот теперь – видишь? – гнию под ледяным дождём. И не я один: тут вся компания – видишь? – такие же весельчаки, обжоры и пьяницы, обречены вечно, чавкая, копошиться в липкой жиже.
Язык его ворочался всё тяжелее, и он умолк. Первый встреченный мной соотечественник в мире мёртвых! Как бы ни было тяжко ему и мне, я не мог не поинтересоваться, что толкуют в Преисподней о бедной стране нашей.
– Да-да,