Может показаться, что сильный кабинет, работу которого координирует премьер-министр, – очевидный обязательный атрибут любого современного государства, но в глобальном плане этот институт сложился относительно недавно. В Великобритании должность премьер-министра своим незапланированным появлением обязана тому, что король Георг I (правил в 1714–1727 годах) из Брауншвейгского дома, царствовавшего в германском государстве Ганновер, не говорил по-английски (он проводил в Ганновере не менее чем по полгода), поэтому ответственность за председательство на заседаниях кабинета министров была возложена на лицо, занимавшее новоучрежденную должность премьер-, то есть первого, министра, и эта ситуация впоследствии была институционализована. Пруссия поэтапно получила должность министра-президента – аналог премьер-министра – и кабинет министров в 1849–1852 годах, что представляло собой импровизированную меру в ответ на неожиданное учреждение законодательного собрания в 1848 году [387]. (Мертворожденное российское кабинетное правительство 1857 года даже не предусматривало должности премьер-министра.) Но если в Великобритании премьер-министром становился лидер большинства в палате общин, что означало, что он обязан своим положением не королевскому капризу, а выборному парламентскому большинству, то прусский министр-президент назначался или смещался по воле монарха без оглядки на парламентское (выборное) большинство.
Россия следовала не британскому примеру – подлинно парламентской системе, – а прусскому. Правда, Дума могла вызывать министров для отчета перед ней, но абсолютная власть в том, что касалось назначения или смещения министров, оставалась в руках царя, так же, как абсолютное право вето в отношении законов, право распускать Думу и назначать новые выборы и право объявлять военное положение. Кроме того, премьер-министру не подчинялись министры иностранных дел, двора, флота и военный министр. Все это позволяло Николаю II