Потом турок стал отсчитывать монеты, с сомнением поглядывая на новых рабов, и наконец положил в ладонь татарина последнюю монету.
Татарин передал аркан купцу, а тот передал его слуге. Слуга дёрнул, и казаки потащились следом, молча опустив головы к земле.
– Куда нас тащат? – спросил Данила, ни к кому не обращаясь.
– Какая разница? – грубо откликнулся Аким, а Гераська спросил тихо:
– Как раз от этого турка мы и зависим, так что разница имеется, казаки.
– Да пошёл ты со своими разговорами! – одёрнул того Сафрон.
– Не надо ругаться, казаки, – примирительно бросил Гераська. – Нужно радоваться, что нас всех в одни руки продали. И то можно за это возблагодарить Бога. Всё ж не так тоскливо. Хоть родной говор услышать приходится.
Слуга привёл казаков на пристань. Рядом стояло судно, как потом узнали, фелука. По сходням грузчики таскали мешки с товаром, вкатывали бочки и несли огромные корзины, затянутые бычьими кожами на верёвках.
Слуга слегка ударил бичом казаков, прокричал что-то, из чего казаки с трудом поняли, что им надлежит подняться на борт.
По бокам судна сидели и полулежали истощённые и почти голые гребцы, с цепями на руках и ногах. Покинуть скамьи они не могли и вынуждены были постоянно сидеть на одном месте.
– Ну и вонь тут! – воскликнул Аким, принюхиваясь.
– А как ты думал на гребном судне? – ответил вопросом Сафрон. – Им некуда пойти. Ходят под себя и лишь водой морской обливают иногда, смывая нечистоты. Как видно и нас туда запрут.
Так и случилось. Им дали пробраться на свободные места, приковали к общей цепи, а человек сказал на плохом русском:
– Работать весло, нет жалоб, – и показал бич в сильной волосатой руке. Сафрон тоскливо покачал головой и сел на жёсткую доску скамьи. Сосед с безразличным видом посмотрел на него, что-то спросил, но Сафрон не понял и качнул головой. Сзади раздался голос Акима:
– А у меня сосед свой, хохол! Он уже второй год здесь! Ой!
Это бич надсмотрщика полоснул по говорившему, и Аким затих. И голос волосатого с бичом:
– Сказать тихо, урус! Бить быть!
Казаки притихли, а Данил, сидящий через скамью, прошептал себе под нос:
– С железом будет хуже, думаю.
Через два дня судно вышло из устья Дона и взяло курс на полдень. Сафрон стал припоминать рассказы бывалых казаков, особенно тех, кто побывал в рабстве в Турции, и решил, что они идут в Синопу или в Трабзон. Могут и в маленькие порты заходить. Тоска и отчаяние охватили его.
Фелука бодро шла под парусами и вёслами. Хозяин торопил матросов, волосатый турок или кто другой постоянно щелкал бичом. Гребцы шептали проклятья, но гребли изо всех сил, не желая получить удар вездесущего бича.
Через два дня вошли в порт Синопы. Вдали виднелись синеватые горы, а на склонах легко рассмотреть сады и рощи плодовых деревьев.
Вскоре