Мистер Понтелье был довольно галантным мужем до тех пор, пока встречал в жене молчаливую покорность. Но ее новый, неожиданный образ действий совершенно обескураживал. Он шокировал Леонса. Затем его разозлило ее абсолютное пренебрежение своими обязанностями. Когда мистер Понтелье стал грубым, Эдна сделалась дерзкой. Она решила больше не отступать ни на шаг.
– Мне кажется, что женщина, являющаяся хозяйкой большого дома и матерью, поступает крайне неразумно, целыми днями торча в своем ателье, вместо того чтобы стараться на благо семьи.
– Мне хочется рисовать, – возразила Эдна. – Возможно, я не всегда буду этого хотеть.
– Ну так рисуй себе, ради бога! Но не посылай ко всем чертям семью! Возьми мадам Ратиньоль: она продолжает заниматься музыкой, однако не бросает на произвол судьбы все прочее. И музыкантша из нее получше, чем из тебя художница.
– Она не музыкантша, а я не художница. Я махнула на все рукой отнюдь не из-за живописи.
– А из-за чего же?
– О! Я не знаю. Оставь меня в покое. Ты мне докучаешь.
Иногда мистеру Понтелье приходила в голову мысль, не делается ли понемногу его жена психически неуравновешенной. Он ясно видел, что она не в себе. Вернее, он не мог видеть, что в действительности Эдна становится собой и день за днем сбрасывает с себя то фальшивое «я», в которое все мы облекаемся, как в одежду, и появляемся в ней перед миром.
Мистер Понтелье оставил жену в покое, как она просила, и ушел к себе в контору. Эдна тоже поднялась в свое ателье – светлую комнату на верхнем этаже дома. Она работала с большой энергией и увлеченностью, не добиваясь, однако, того результата, который хоть сколько-нибудь удовлетворял ее.
На какое-то время она поставила на службу искусству всех домочадцев. Ей позировали сыновья. Сперва это занятие казалось им забавным, но вскоре оно утратило свою привлекательность, когда мальчики обнаружили, что это вовсе не игра, затеянная специально для их развлечения. Перед мольбертом Эдны часами просиживала квартеронка, терпеливая, как дикарь, за детьми же присматривала горничная, а в гостиной копилась пыль. Но и горничная отслужила свой срок в качестве модели, когда Эдна заметила, что ее спина и плечи вылеплены по классическим канонам, и волосы, выбивавшиеся из-под чепца, стали для нее источником вдохновения. Работая, Эдна порой тихонько напевала: «Ah! Si tu savais!»
Это пробуждало в ней воспоминания. Она снова слышала плеск воды, хлопанье па́руса. Видела отблески луны на поверхности залива и чувствовала мягкие, порывистые дуновения