Эдна застала приятельницу за сортировкой одежды, вернувшейся утром из прачечной. Увидев Эдну, которую без церемоний проводили к хозяйке, Адель тотчас оставила свое занятие.
– Ситэ разберет вещи не хуже меня, и вообще это ее обязанность, – заверила она Эдну, которая стала извиняться за то, что помешала.
Затем, вызвав молодую чернокожую женщину, Адель вручила ей список вещей и наказала очень внимательно сверяться с ним. Она велела обратить особое внимание на то, вернули ли батистовый носовой платок месье Ратиньоля, утерянный на прошлой неделе, а также непременно отложить в сторону предметы, требующие починки и штопки. После этого, обняв Эдну за талию, мадам Ратиньоль повела ее в парадную часть дома, в салон, где было прохладно и сладко благоухали пышные розы в вазах у камина.
Здесь, дома, в неглиже, оставлявшем ее руки почти обнаженными и демонстрировавшем роскошные, плавные изгибы белой шеи, мадам Ратиньоль выглядела прекраснее, чем когда-либо.
– Возможно, однажды я сумею написать ваш портрет, – сказала Эдна с улыбкой, когда дамы сели. Она достала рулон с набросками и стала разворачивать его. – Полагаю, мне снова следует начать работать. У меня такое чувство, будто я хотела что-то сделать. Что вы о них думаете? Как по-вашему, стоит ли взяться за это снова и поучиться еще? Я могла бы позаниматься с Лэйдпором.
Эдна понимала, что мнение мадам Ратиньоль в подобном вопросе почти ничего не стоит, что она сама не просто задумалась об этом, но уже приняла решение. Однако ей требовались слова похвалы и поощрения, которые смогут вдохнуть жизнь в ее предприятие.
– У вас огромный талант, милочка!
– Ерунда! – запротестовала весьма довольная Эдна.
– Огромный, говорю я вам! – настаивала мадам Ратиньоль, которая, сощурив глаза и склонив голову набок, один за другим рассматривала наброски сперва вблизи, а затем на расстоянии вытянутой руки. – Безусловно, этот баварский крестьянин достоин того, чтобы его вставили в рамку. А эта корзина с яблоками! Я никогда не видала такого жизнеподобия. Почти поддаешься искушению протянуть руку и взять одно из них.
Похвала приятельницы, пусть даже с осознанием Эдной истинной ценности рисунков, невольно заставила ее поддаться чувству, граничащему с самодовольством. Она отложила для себя несколько набросков, а остальные отдала мадам Ратиньоль, которая сочла, что этот подарок куда дороже, чем он стоил в действительности, и с гордостью продемонстрировала рисунки своему мужу, когда тот чуть позже явился из своей аптеки на полдник.
Месье Ратиньоль был одним из тех людей, которых называют солью