– Никакой самодеятельности! Ты идёшь в подвал! Решение по этому вопросу принято. И без разрешения Ковалёва из подвала не выходишь! Всё ясно?
Я промолчал. Савенков сиял, он был доволен.
Теперь, после звонка в батальон, всё встало на своё место. Опасность быть убитым на тропе для Савенкова миновала. Моральная сторона его не волновала. Он плевал на мораль, когда вопрос касался его собственной шкуры /и жизни/. Он страшно боялся потерять свою драгоценную жизнь. Ему было наплевать, что будут думать и говорить о нём солдаты. На войне каждый человек должен уметь постоять за себя. Не умеешь – сам дурак. Ты командир роты, тебе и пахать!
Лейтенанты и солдаты на фронте долго не задерживались. Сегодня они живы, а завтра, глядишь, их уже и в живых нет. [И] свидетелей не останется. /Чёрные дела не пришьёшь его совести. О чём говорить? Когда совести нет/. Никто после войны не скажет, что он, Савенков, спасал свою шкуру. [Сейчас] важно у начальства создать о себе хорошее мнение. Он, Савенков, готов пойти на всё, лишь бы протянуть свою жизнь до конца войны.
Лейтенанта отправили в каменный подвал, а он, Савенков, стал сам себе хозяин в /отапливаемой землянке в три наката/. Хочешь, спи. Хочешь, так лежи /себе сиди/.
Перед уходом в подвал я ему высказал своё мнение по поводу его трусости и самосохранения жизни:
– Послушай, Савенков! Как только рота идёт на сближение с противником, у тебя возникают неотложные дела в политотделе полка. Политрук должен вместе с командиром роты в атаку ходить. А ты каждый раз скрываешься. Солдаты смеются. В открытую про тебя говорят. Просидел неделю в тылу, явился к начальству, перед начальством ты делаешь вид, что только что из роты явился. А в роте /Отсутствовал несколько недель/ ты вообще не появлялся. Как ты смотришь в глаза беспартийным солдатам /и комсомольцам/?
Савенков ничуть не смутился, а только раздраженно ответил:
– А ты знаешь указание Ставки насчёт политсостава и комиссаров? На фронте должны беречь политсостав. Мы партией поставлены следить за вами, докладывать в политдонесениях, как вы приказы партии выполняете.
– Ну ты, наверное, с утра самогона перехватил?
– Ничего не хватил! И запомни! Среди вас, среди комсостава, много всяких изменников Родины и предателей народа. Мы здесь на фронте не замы и не помы ваши. Мы институт комиссаров. На нас держится фронт и вся тяжесть войны. Мы должны присматривать за вами и давать оценку вашего морального духа. Ты, наверное, забыл, что у тебя судимость, думаешь, что партия будет беречь не мою, а твою беспартийную жизнь? Нас, политработников, бросят под немецкие пули? А ты останешься жить до конца войны? Иди в каменный подвал и охлади там свои мозги. /И подумай как следует./ А то тут жарко у печки, у тебя мозги разомлели. Морально неустойчив, вот и пускаешься в рассуждения.
Разговор оборвался. Кто-то снаружи дёрнул занавеску, висевшую в проходе, застучал обледенелыми валенками. Солдат принес охапку наколотых дров. /Я ждал из подвала связного./
Я,