Вытянуть ее наверх можно было только одним способом.
Облат, скорее всего, уже выехал из Тулузы, до встречи оставались считанные часы. Братьям разрешалось входить в крипту исключительно во время вечерни, когда они собирались там вместе, однако решетчатая дверь всегда была открыта, как и в остальных святилищах, куда любой мог прийти помолиться.
Антонен колебался. Колокол прозвонил пять раз. На последнем ударе он решительно направился в часовню. Осторожно толкнул дверь. Внутри было пусто. Уже смеркалось, и темнота вступала в свои права, заполняя тенями пространство часовни. Он не стал зажигать свечи у входа и продвигался на ощупь. В воздухе пахло воском и ладаном. Свечи были подготовлены к вечерней службе, гасильники лежали на месте, накрыв фитили. Он задел рукавом один из них, но успел подхватить на лету, прежде чем тот грохнулся о пол. У него дрожала рука, и он остановился, чтобы удостовериться, что его никто не слышит, потом пошел вдоль стены до решетки, преграждающей вход в крипту. Потихоньку открыл ее и спустился по сырым ступенькам вниз.
Там, на дне небольшого светильника, куда по окончании службы один из братьев наливал масло, теплилось негасимое пламя. Вечное, но едва живое. Его зыбкие отблески неуверенно касались стен и сползали на плиты, пропитанные молитвами кающихся монахов. Антонен приблизился к той плите, на которой никто никогда не стоял на коленях.
Имя с нее тщательно соскоблили, так что от выбитых букв не осталось и следа, зато ниже сохранилась рельефная строка. Эта строка, покрытая пылью и плесенью, всплыла в его памяти. Он знал, что там было выбито. Он расчистил поверхность и увидел отчетливо проступившие цифры: 1260–1328.
Осада Каффы была снята в 1347 году, спустя девятнадцать лет после официальной даты смерти учителя. Если приор сказал правду, человек, которого проклял орден, не умер в тот день, который был выбит на камне.
Его взгляд остановился на отметине в уголке плиты. Он поднес к ней светильник. Свинцовая буква на камне выглядела так же, как восковая печать на письме. Буква “Э” готическим шрифтом, точно такая же, как на медали, которую ему дал кожевник.
– Что ты здесь потерял, а?
От мощного пинка он упал на плиту и с размаху стукнулся подбородком о камень. Боль пронзила челюсть, как раскаленным гвоздем, его замутило; потолок и стены как будто опрокинулись. Пол стал растекаться. Антонен вцепился в края плиты. Ризничий рывком поставил его