Инквизитор Луи де Шарн преисполнялся высокого мнения о себе, когда его “я” забывало о телесной оболочке и сияло разумом и верой. Он выносил приговоры под влиянием презрения, которое питал к собственному телу. Его суровость немного смягчалась, когда он судил женщин: ему претило терзать пытками эту странную плоть, и он охотнее отправлял их медленно гнить в светском узилище.
Он не походил на великих инквизиторов прежних лет, при воспоминании о которых люди все еще содрогались. Его добродушный вид успокаивал, он изображал милосердие, слушая речи обвиняемых, но в приговорах оставался безжалостным.
Два монаха стояли на коленях, опустив головы. Они невольно придвинулись ближе друг к другу, и их плечи соприкасались. Оба были встревожены. У них сжималось горло, и липкий пот стекал по спине, несмотря на жуткий холод. Антонен, как и Робер, понимал, что их сюда не пригласили, их арестовали. Ни один, ни другой не представлял себе, что такого они могли сотворить, пока ходили за пергаментом. Но они знали, что инквизитор без труда составит акты о совершенных ими проступках и даже о греховных мыслях, которые открылись ему благодаря собственной проницательности.
Инквизитор умел проникать в сознание. Антонен подумал, что ему придется расплачиваться за то, что возжелал потаскушку, а Роберу – за то, что стащил ломоть сала.
Очевидно, их подслушали доносчики. Exploratores, тайные агенты судей, шпионили повсюду и, словно свора легавых, охотились на ересь в городах, деревнях, храмах и в мыслях грешников. Разве можно от них укрыться? Они шныряли даже по кладбищам, и могильщики по их приказу выкапывали останки неверных, ускользнувших от их зоркого ока. Мертвецов отправляли на костер, где они горели вместе с живыми, чтобы все усвоили урок святой инквизиции: даже на том свете предателям от нее не скрыться.
Инквизитор в одиночестве восседал посреди хора в большом деревянном кресле, некрашеном, без резьбы. Вокруг него стояли три пустых кресла: во время процессов их занимали монахи – члены суда и нотариус, которому поручали вести протокол. Состав суда инквизиции был неполным, но это не успокоило обвиняемых.
Антонен вспоминал слова своего спутника в лесу Верфёя.
– Робер, ты когда‐нибудь видел, как сжигают человека?
– Нет, но я видел горящих свиней. Наверное, это примерно одно и то же.
Он вздрогнул. По залу прокатился голос инквизитора.
– Брат Антонен и брат Робер из Верфёйского монастыря.
Из заплывшей жиром глотки вылетал звучный голос. Подбородок почти полностью утонул в складках, тонкие ярко-алые губы, казалось, были накрашены.
– Твой отец, брат Антонен, был врачом. А твой, брат Робер?
– Работником на ферме.
– Крестьянином?
– Нет, не крестьянином, – поправил Робер, – а работником. Мой дед был крестьянином, а отец управлял