Она попала в сон Коннора.
Деа стояла в пустой квартире. Она сразу узнала наспех сооруженную сверхструктуру – не часть сна, а инстинктивную реакцию на ее вторжение. Квартира обрисована в самых общих чертах – мебели нет, с потолка мягкими лепестками облетает штукатурка, будто дом грозит развалиться. Окон тоже не было, но когда Деа подошла, из пустых подоконников выросли рамы и элегантно застеклились, словно лед сковал поверхность пруда. Коннор пытался не пустить ее в сон.
Деа определила, что это третий или четвертый этаж. На другой стороне улицы сплошной лентой тянулись четырех-пятиэтажные дома, и в некоторых светились окна. Где-то играла рождественская песня, но звук был резкий, металлический, как у музыкальной открытки. Деа сразу узнала Чикаго – она чувствовала его в холодном воздухе, от которого едва слышно потрескивали стекла, и в ветре, который носил по улице пластиковый пакет и раскачивал вывески.
В витрине гастронома мигала вывеска «Лото». Гирлянда цветных огоньков вяло свешивалась с голубого тента. Сгущались сумерки, но на горизонте еще тлела бледно-красная полоса, словно порез на мясистых тучах, обложивших небо. Свет приобрел странный угольный оттенок, как смазанный чертеж, и только тут Деа заметила, что идет крупный снег. Хлопья были грязно-серыми, почти как пепел.
Ей стало любопытно, где Коннор. Деа ожидала, что он скоро выйдет на улицу, дуя на руки или пытаясь поймать снежинку языком, когда, как ему кажется, никто не смотрит, и удивилась, когда он появился в окне квартиры напротив. С бьющимся сердцем Деа сразу пригнулась, не сомневаясь, что он ее заметил. Она досчитала до тридцати, прежде чем рискнула выглянуть из-за подоконника. Коннора не было, но в окне мелькала незнакомая шатенка (может, мать? На мачеху Коннора женщина совершенно не походила), украшавшая елку. Комната казалась очень уютной, от нее почти ощутимо исходило тепло, и у Деа зародилось подозрение, что это сделано специально, в расчете на ее посторонние глаза, настолько все идеально. Будто Коннор знал, что она здесь, и нарочно старался. Но Деа отмахнулась от этой мысли.
Стараясь не думать о правилах и силясь не растерять решимость, она нашла лестницу, ведущую на первый этаж. Ее шаги звучали очень громко, как часто бывает во снах: Коннор думал о другом. Он всецело сосредоточился на комнате, на своей матери, на елочных игрушках. Не было ни крикливых соседей, ни сигналящих машин, ни плачущих младенцев.
Снаружи было холодно, но так, как бывает только во сне: мороз не щипал за нос и щеки, от него не перехватывало дыхание, не опухали и не болели руки – тоже благодаря сосредоточенности Коннора, который сейчас не вкладывал достаточно энергии в мир за пределами своей квартиры. Когда Деа перебегала пустую улицу по хрустящему свежему снегу, она то и дело косилась на окно, опасаясь, что Коннор выглянет на улицу и снова ее увидит.
Тогда дело примет скверный оборот –